Лизу тащили по траве.
Было прохладно и сыро. Листья липли к ней, а палки царапали руки. Она моргнула и открыла глаза, постанывая с кляпом во рту, сдерживая крики, которые так долго сдерживались. Чем больше она сопротивлялась, тем тяжелее дышала, а учитывая, что рот у нее был заклеен скотчем, ей было трудно дышать.
Теперь она знала больше, чем когда-либо, что должна найти что-то, за что можно было бы ухватиться, какую-то внутреннюю мантру, какую-то теплую священную корову, которую она могла бы назвать своей, потому что если она этого не сделает, если она позволит своему страху засосать ее в водоворот самого черного ужаса или позволит своему мозгу перейти в режим "О, Боже", ей конец.
Она должна держать себя в руках.
Потому что здесь происходит нечто большее, чем просто похищение парочкой психов, гораздо большее, и если она не успокоится, то проведет последние часы, посасывая темное молоко разврата.
Потому что она видела, что случилось с Маргарет. Может быть, она и потеряла сознание где-то во время этого зверства, но она видела достаточно, чтобы понять, что эти два могильщика, которые захватили ее, не были обычными в
Как бы Лиза ни жаловалась на нее, как бы ни ненавидела ее, как бы ни бушевала против машины, которой была Маргарет, она на самом деле заботилась о старой леди. Пока Тара работала все это проклятое время, Маргарет заполняла пустоты и по-бабушкиному стала больше, чем сторожевой собакой или неонацисткой, как утверждала Лиза. Маргарет была старой закалки – черт возьми, она была из 19-го века, поддерживала свои традиционные ценности и несколько архаичную (и фанатичную) систему верований, но ее сердце было добрым.
Ей было не все равно.
Она не заслуживала того, чтобы оказаться расколотой тушей на кухонном полу, превращенной в базальную анатомию извращенным и творческим воображением этой ползучей, грязной, пахнущей могилой девушки.
Лиза попыталась выбросить это из головы. Позже будет время для травм, а сейчас ей нужно держать себя в руках.
Она знала, где находится.
И она попыталась побороть безумие, которое щекотало ее мозг.
Ее тащили вверх по травянистым склонам холмов, вниз через заросшие листвой лощины, ее руки и ноги отрывали от торчащих корней деревьев, узловатых стволов и покосившихся памятников.
Теперь она была здесь.
В этом ужасном месте.
Бледный лунный свет просачивался сквозь решетчатые ветви деревьев наверху, освещая надгробия, надгробные плиты, прямоугольные шахты погребальных склепов. Это было кладбище Хиллсайд, и человек, который притащил ее сюда, что-то напевал себе под нос. Дома среди надгробий, теней и кипящей кладбищенской сырости.
Он не был человеком.
Лиза была в этом уверена.
Он был чудовищем.