Матриархия

- Вокруг полно тачек, - отмахнулся Рифат. - Какую-нибудь приглядим. Увидите: через пару дней баб перережут, и на улицу выйдут мародеры. Вот такой прогноз на ближайший конец света. Сворачивай, вот и заправка.

Удивительно, но на нас и сейчас никто не нападал. Никто не спешил наперерез, не перекрывал дорогу.

Зловещая пустынность.

Табло, желто-оранжевые колонки. Змейка шланга валяется на плитке, возле грязновато-белой полосы. Резиновые бугры «лежачих полицейских», решетки-сливы.

На другой стороне улицы зеркальная высотка, офисное здание. Рядом с ним тулится здание поменьше - первый этаж отдан в распоряжение «Магнита». Вот там вроде бы кто-то сновал.

Но наверняка я сказать не мог.

- Оля сидит в машине, кто-то бежит в каморку заправщика и заряжает насос. - Рифат зашмыгал носом, как пес. Принюхивается что ли?

- Нам нужен девяносто седьмой, - вставил Юрец, выкручивая баранку. У меня снова собралась во рту кислота. Губы соленые, в коленках - желе. Из уютного, ставшего почти что вторым домом салона, вылезать неохота.

Кажется, безумные бабы только и ждут того, чтоб мы вышли.

А вокруг только пыль.

Мы припарковались напротив пистолетов и счетчиков. Циферки замерли на нулях.

- Выходим, - скомандовал Рифат. Мне не очень-то нравилось, что он распоряжается и командует, но сейчас в распределение власти я ввязываться не хотел.

Мы вышли, Оля тоже полезла наружу.

- А ты куда?

- Я с вами. Не могу сидеть вот так, - почему-то меня привлекали ее губы. Распухшие, искусанные. Я не должен думать о чем-то таком, не должен.

Но я все-таки думал. Может, во мне говорил инстинкт, что сейчас мол, самое время продолжить род, не знаю.

Налетел ветер, уже прогретый, с пылью. Мелкие крупинки покусывали щеки, щекотали тело.

- Я пойду за бензином. Только мне нужно какое-то оружие, - сказал я. Юрец тут же открыл багажник: - Там должна быть монтировка, только сейчас вспомнил.

- Зато с колодкой ты круто придумал, - ухмыльнулся я.

В багажнике и впрямь валялась монтировка. Почти как мой гвоздодерчик... и как он вошел в висок тете Свете, и как тогда вышел с треском - так разламывается крепкая скорлупа грецкого ореха.