Матриархия

22
18
20
22
24
26
28
30

Энергия переполняет, охота вырваться из этой клетушки и действовать. Но нужно сидеть и ждать, когда там соизволит прийти некий главный и что он там предложит. Если он такой же, как Архип, то каши мы с ним не сварим.

Ну почему я так люблю думать? Нет бы просто, затупить в одну точку, как Юрец. Или всхрапнуть, как Рифат. Проклятие прямо какое-то.

- Чего ты, Ром?

- Да ничего. Надоело все.

Юрец мог сказать «когда-нибудь это закончится», ну как обычно - успокоить. Но он промолчал, и стало еще грустней. Потому что, когда такой оптимистичный чувак как Юрец перестает трындеть насчет того, что «скоро все устаканится», значит... все фигово.

Кажется, что скоро все будет по-другому.

Только, вряд ли эти изменения будут в лучшую сторону.

***

Черноту неба раздирают молнии. Они идут нескончаемой, плотной вереницей и струи ливня хлещут по спинам, поливают лица. Волосы висят сосульками, под ногами текут потоки, стопы проминают грязь, та чавкает под ногами.

Идти тяжело, мы чуть ли не по колено утопаем в грязи. Не знаю, куда мы идем, но рядом и Рифата и Юрец, и Архип, вижу и другие знакомые лица. Как будто всех знаю. Одноклассники как будто или одногруппники. Пацаны-футболисты - Колян и Миха еще. Шагаем по полю, как солдаты, утопая в грязи. За мной целая толпа - и сбоку, и впереди. Знакомые и незнакомые тоже.

И мы идем в темноту, и на губах химический привкус дождя.

Снова голубой зигзаг молнии. В глазах некоторое время стоят сероватые блики.

Впереди горят костры. Люди в капюшонах, с мечами что ли, в руках. Или это какие-то другие металлические штуки. Я хочу остановиться, хочу побежать назад, но тело не слушается. А потом: все ведь идут. Так чем я лучше?

Оранжевое пламя манит. Хочется окунуться в него. И от близости тепла становится еще холоднее, а ливень не щадит: поливает и поливает.

Вижу первые ряды.

Голые задницы. Белесые ноги, и на них пляшут отсветы костров.

Передо мной ряд парней тоже без штанов, и вообще - без одежды. Смотрю на Рифата: он стучит зубами, весь синюшный.

Смотрю вниз.

И я тоже голый.

Кто-то прикрывает промежность, кто-то идет так, безо всякого стеснения. Я теперь тоже сжимаю промежность, рукой-ковшиком и продолжаю идти.