— Нет же, Агата! — отозвался герцог. — Нет ни единого доказательства причастности графа или же лорда Браммера к заговорщикам. Кроме того, насколько мне известно, Маклахан начинает терять терпение из-за постоянных попыток вашего дяди его оболгать. Подозреваю, именно поэтому Альберт был не слишком рад видеть вас в столице и повел себя грубо. Но я обещаю, что впредь он будет держать рот на замке и обходить вас далеко стороной.
— Ясно! — пробормотала я. — То есть для него я как заноза — неприятная, но не смертельная…
— Прекрасная заноза! — с легкостью сделал комплимент герцог.
— Но это приглашение на отбор, — я ухватилась за последнюю соломинку. — Выходит, раз уж Корнуэллы его получили, то король готов сменить гнев на милость?! Неужели дядя может надеяться на скорое возвращение в столицу?
Джеймс Стенвей покачал головой.
— Корнуэллы — одни их Первых Родов, и Брайн не мог не пригласить его дочь на отбор. Это древняя традиция, Агата, которой ему пришлось последовать… Но я рад, что вместо Абигейл прибыли именно вы, — добавил он, — хотя подозреваю, вернуться в столицу вашему дяде поможет лишь чудо. Вы верите в чудеса, леди Корнуэлл?..
На это я так и не нашла, что ему ответить, — если только словами из «Жития Богов», — потому что понимала, на что он намекает. Вернуться в столицу дядя мог только в том случае, если Брайн Стенвей сменит гнев на милость, а король вовсе не собирался этого делать.
Исполнение нашего с дядей договора оказалось под большим, даже огромным вопросом.
Выходило, мне надо либо предоставить стопроцентные доказательства невиновности лорда Корнуэлла — и виновности графа Маклахана! — либо вызвать у короля личную… симпатию. Такую, чтобы Брайн Стенвей проникся дядиным положением и позволил ему вернуться.
Но как мне это сделать, если ни в одном, ни во втором случае герцог Раткрафт мне явно не помощник?!
Какое-то время мы ехали, погруженные в свои мысли.
Наконец, вдалеке показались стены Стенстеда. Джеймс Стенвей, вырвавшись от задумчивости, принялся рассказывать мне о чудесах столицы, а я из вежливости поддерживать беседу, пока не увлеклась ею настолько, что едва не застонала от разочарования, когда впереди появились дворцовые золоченые ворота и стражи с алебардами.
— Провожу вас до покоев, — произнес герцог Раткрафт. — Хочу убедиться, что вы доберетесь до них в целости и сохранности и никто больше не покусится на вашу жизнь.
На это я кивнула, потому что в голову пришла интересная мысль.
Впрочем, провожал меня в крыло невест герцог не в одиночку — с нами отправился еще и Дирк Хатрейз, а где-то в середине длинного коридора послышались, как однажды заявил мне Джеймс Стенвей, недовольные шаги леди Виторины.
Распорядительница не замедлила к нам присоединиться, так что до моих комнат мы добрались уже вчетвером. По дороге я вкратце рассказала леди Виторине о произошедшем в лесу — о конюшне она уже знала, — добавив, что только милостью Святой Истонии я до сих пор жива.
Затем повернулась к герцогу и пожаловалась на ночные прогулки у меня над головой. Вернее, над изголовьем кровати.
На это он удивленно вскинул бровь.
— Не могли бы вы, милорд, — попросила его, — заглянуть в мою спальню? Я покажу вам, где именно раздавались те шаги. Леди Виторина, — я посмотрела на распорядительницу, — пожалуйста, побудьте с нами! Я бы не хотела, чтобы…
Мне не хотелось, чтобы на моей репутации появилось хоть малейшие пятно, но присутствия строгой распорядительницы вполне хватило бы, чтобы пресечь любые слухи.