Потому что знала — Джеймс Стенвей не причинит мне вреда, даже если я проиграю. Хотя, признаюсь, я не собиралась сдаваться без боя, и меня охватил позабытый к этому времени азарт.
— Как скажете, леди Корнуэлл! — кивнул герцог.
Протянул мне руки, спрятав в своих ладонях шахматные фигурки. Мне выпали белые, на что Джеймс Стенвей заявил, что ему не терпится как можно скорее приступить к игре.
И мы приступили.
…Мое нападение было быстрым и жестким, как всегда учил меня отец. Играть я начала еще в раннем детстве, и с тех пор папа требовал, чтобы я неукоснительно совершенствовалась в своем мастерстве.
В нашем доме было много книг по шахматной науке, но куда большему научил он меня сам, потому что, по его словам, на этом острове ему не с кем было играть — мама оказалась не любительницей такого рода развлечений. К тому же в Вильме мы жили крайне уединенно, а во время шахматных партий папе, как он утверждал, думалось лучше всего.
После того, как он умер, я играла в приюте с бывшим каноником архиепископа Плесби, отцом Грегори, которого выслали из столицы за пьянство. Не сказать, что его это сильно отрезвило, но, как потом оказалось, в молодости отец Грегори мог дать фору лучшим игрокам Стенстеда.
Его подход к игре во многом отличался от того, чему меня научил отец, так что наши партии с каноником походили на боевые баталии. Он настолько впечатлился моей игрой, что, когда на Хокк прибыл архиепископ Плесби, каноник все обо мне рассказал.
И я, порядком смущаясь, сыграла с архиепископом две партии, после чего тот отбыл из приюта в полнейшей задумчивости.
Позже в шахматы я играла уже с Хорошим Годфри — главарь воровской банды тоже, как оказалось, любил передвигать по доске резные фигуры. Когда-то Годфри жил в столице и даже держал несколько лавок с пряностями, снаряжая собственные корабли за ними на юг, в Зарейн. Был честным человеком и, по его словам, всегда ходил в Храм по воскресеньям, не забывая жертвовать на богоугодные дела.
Но Боги все-таки его не уберегли.
Однажды часть торговой флотилии Центральной Купеческой Гильдии затонула во время страшного шторма. Среди них оказались и три корабля Годфри, и он потерял почти все, что у него было.
Чтобы вернуть былые обороты, Годфри стал понемногу промышлять контрабандой. Но не слишком-то удачно, поэтому был вынужден бежать на север, где, скрываясь от правосудия, сменил имя и сколотил собственную банду.
Но это осталось в прошлом, а сейчас я с огромным интересом играла с герцогом, понимая, что передо мной превосходный противник, с которым ни на секунду нельзя терять концентрацию и трезвость ума.
И, признаюсь, у меня получалось это из рук вон плохо — не терять концентрацию и сохранять трезвость мышления, — потому что стоило мне оторваться от доски и повернуть голову, как я видела тонкую рубашку герцога, через которую просвечивало его тренированное тело.
Это порядком выводило меня из равновесия. Да и мысли в голову лезли разные, далекие от комбинаций на шахматной доске.
В очередной раз покосившись на Джеймса Стенвея, я оценила размах каши в собственной голове и поняла, что пора заканчивать с игрой, иначе кто его знает, что именно пожелает от меня милорд герцог…
К тому же ситуация на доске к этому как раз располагала — она явно была в мою пользу, и если в начале игры Джеймс Стенвей постоянно отпускал комплименты, хваля меня за смелые и продуманные ходы, то довольно скоро делать это он перестал. Его лицо приняло выражение крайней задумчивости, которое не проходило все время нашей партии.
— Гм!.. — наконец, произнес он, когда я загнала его короля в угол, откуда выход был только один — признать мою победу. — Надо сказать, это достаточно неожиданный для меня поворот!
— Почту за комплимент, — отозвалась я.