В Лос-Анджелесе было семь утра, а это значило, что СМИ Западного побережья уже знали о смерти Вэнса все, что только можно. По «Си-эн-эн» показали финансового аналитика — тот говорил, что Вэнс владел контрольным пакетом акций компании, основанной его отцом, и строил предположения о том, что будет после его смерти. Он заявил, что о наследниках Вэнса «ничего не известно» и имущество покойного будет распределено в соответствии с завещанием. И добавил, что душеприказчик Вэнса — некий Сесил Доббс, адвокат из Сенчури-Сити, — пока что не выходил на связь, поскольку в Лос-Анджелесе раннее утро.
Нужно было вставать и ехать в Сан-Фернандо, проверять новые сообщения по Москиту. Босх осторожно встал, чувствуя, как вся его спина выражает решительный протест против ночевок в кресле, и ушел в спальню, чтобы принять душ и привести себя в порядок перед рабочим днем.
После душа он почувствовал прилив бодрости, хоть и знал, что это ненадолго. Оделся и понял, что страшно голоден.
На кухне он сварил полкофейника кофе, после чего принялся шарить по полкам в поисках чего-нибудь съестного. Когда дочь уехала на учебу, Босх перестал следить за запасами продуктов. Ему удалось найти лишь упаковку вафель «Эгго». Та лежала в морозилке и была почти пуста: в отряде осталось лишь двое бойцов, и на обоих заметны были следы глубокого обморожения. Босх сунул их в тостер и решил надеяться на лучшее. Еще раз прошелся по шкафчикам, заглянул в холодильник, но не нашел ни сиропа, ни масла, ни даже арахисовой пасты. Выходит, ему предстояло сражаться с вафлями в одиночку.
Он налил кофе в чашку, оставшуюся со времен его работы в убойном отделе УПЛА. На ней была надпись: «Когда ваш день закончился, наш только начинается». Вафли без сиропа или других добавок оказались вполне транспортабельны. Босх унес их в гостиную и съел за разбором вчерашней почты. Дело нехитрое: в четырех из каждых пяти конвертов была реклама, и Босх даже не стал их открывать. Такие письма он складывал в стопку слева от себя, а остальные, заслуживающие внимания, отправлялись направо. Среди них были конверты, адресованные соседям и по ошибке угодившие в его почтовый ящик.
Наконец он взял в руки пухлый желтый конверт формата А5. Внутри было что-то тяжелое. Адрес Босха был нацарапан дрожащей рукой, а обратного адреса не было. На письме стоял штамп почтового отделения Южной Пасадены. Открыв конверт, Босх вытряхнул на стол золотую ручку и тут же узнал ее, хотя на этот раз она была закрыта колпачком. Это была ручка Уитни Вэнса. Кроме нее, в конверте было два отдельно сложенных листка писчей бумаги, судя по светло-желтому цвету — высочайшего качества. На первом было письмо, написанное Уитни Вэнсом от руки и адресованное Босху. Внизу шел печатный колонтитул с именем Вэнса и адресом на Сан-Рафаэль-авеню.
Письмо было датировано прошлой средой. Стало быть, Вэнс написал его на следующий день после встречи с Босхом.
Дважды перечитав письмо, Босх развернул второй листок. Текст на нем был написан все тем же неровным, но разборчивым почерком.
Сказать, что Босх был ошарашен, значит ничего не сказать. Он перечитал текст, но изумление его не уменьшилось. В руках у него был документ стоимостью в миллиарды долларов. Этот листок способен был изменить курс развития огромной корпорации и целой промышленной отрасли, не говоря уже о судьбе ничего не подозревающей женщины, рожденной сорок шесть лет назад. Женщины, которая даже не помнила своего отца.