Горькая усмешка, Джей обречённо прикрыл глаза, слегка покачнулся, неожиданно взбодрился, хлестко хлопнув резинками от подтяжек себя по груди и наигранно-оптимистично продолжил:
— Но на деле все выходит одно, свамен! И факты на лицо! — он широко улыбнулся. — Я предал Игал, помогал свамену Надиму Люмбу в его махинациях с продажей рабов.
— Именно так, — сказал я, чувствуя, что слова мне даются с трудом.
Мог ли он лгать? Я вижу этого человека впервые в жизни. Я его не знаю, но почему-то его слова не вызывают сомнений. Надзиратель не лжет.
— Ты должен был сообщить о махинациях, — сдержанно повторил я слова Айрисы, внутри негодуя. Да какого черта ты молчал?
— Прежде чем вы…, — Джей не смог сказать о казни, несказанные слова так и повисли в воздухе. — В общем, хотел показать, какие еще недостатки у нас имеются. Просто позвольте показать. Надим Люмб очень экономил на рабах. И это не пошло на пользу ни деревне, ни работоспособности рабов, ни производству. Нам приходилось выкручиваться, как получалось. Но… Идемте же, свамен.
Джей приглашающим жестом указал в сторону виднеющихся вдалеке бараков.
Я находился в замешательстве. Думал, как с ним поступить. Сомнения, сомнения, сомнения.
Законы здесь жестоки. Предателей убивают без раздумий. Но я не мог отделаться от гадкого чувства происходящей несправедливости.
Мысленно обращался к Алисане, прося совета, но она, кажется, находилась в той же растерянности, что и я.
«Ты не можешь закрыть глаза, — раздался ее неуверенный голос. — Пойдут слухи. Твою справедливость примут за мягкотелость, доброту примут за слабость. Ты глава рода Игал. Ты не можешь быть слабым».
Айриса опустила глаза, Масару отвернулся, изображая напряжённый осмотр периметра. Никто не смел мне подсказывать или как-то влиять на мое решение. Я должен сам решить, что с ним делать — я здесь закон.
— Идем, покажешь, — велел я.
Джей часто закивал и торопливо засеменил в сторону деревянных бараков.
Здесь возле домов играли оборванные, грязные дети и кроме них больше не было никого. Сами же бараки не внушали доверия. Хлипкие, латаные— перелатаные, ветхие, готовы развалится в любой миг. Только одна в самом конце улицы была каменной и та, с прохудившейся крышей.
— Новый посёлок собирались строить, но так и не достроили. Когда исчезли ваши родители, никому не стало до этого дела, — объяснил Джей, проследив за моим взглядом. — Только то общежитие и успели. Идемте, я вам все покажу, — он кивнул в сторону первого барака, и зашагал к входу. — Я поначалу пытался просить Люмбов выделить деньги. Что, мол, значит строить нужно, ремонтировать. Старший Люмб, все говорил, что вот вернуться Игал, тогда займутся, что он здесь временно и пока не смеет распоряжения такие давать. А младший Люмб и вовсе меня не слушал. Говорил, что выделяет ровно столько, сколько положено рабам. Но это ложь, свамен. Еды никогда не бывало вдоволь, а у рабов тяжелый труд, им нужно хорошо питаться. И это только еда. А у нас, — он махнул рукой, так и не договорив. — Каких-то мелочей бытовых так и вовсе не допроситься. Ваши рабы, свамен, живут хуже, чем презренные. От того и мрут часто, от того и до старости не доживают. У нас вон, всего две старухи на всю деревню, за детишками смотрят. А мужики, хорошо если до пятидесяти доживают. А про бараки я и вовсе молчу. Здесь нужно строить, а это сносить все ко всем ракшасам. Вот, видите, — он постучал по деревянной балке у входа, сверху с крыши посыпалась труха, — строение ветхое, не предназначено оно, чтоб жить тут так долго.
Он кивком пригласил меня внутрь, откинув в сторону тряпку, которая здесь видимо, висела для защиты от насекомых.
В бараке было темно и грязно. Здесь пахло потом, немытыми телами и еще чем-то тухлым.
Первой комнатой оказалась кухня, здесь стояли несколько старых грязных электроплиток, на одной из них исходил паром кособокий казан.
— Видите, свамен? — сказал Джей