Моя улыбка исчезает.
– Я не ожидала, что ты будешь за что-нибудь платить!
Питер продолжает:
– Не буду провожать тебя до класса или покупать цветы.
– Я поняла. – Мне кажется, что Питера волнует больше его бумажник, чем я. Он надеется на халяву. – Итак, когда ты был с Женевьевой, что ей нравилось и хотелось, чтобы ты делал?
Я опасаюсь, что он воспользуется этой возможностью, чтобы пошутить, но вместо этого Питер просто смотрит в никуда и отвечает:
– Она всегда ворчала на меня, заставляя писать ей записки.
– Записки?
– Да, в школе. Не понимаю, почему я не мог просто отправить ей сообщение. Это быстро и эффективно. Почему не воспользоваться доступными для нас технологиями?
Я ее прекрасно понимаю. Женевьеве не нужны были записки. Она хотела письма. Настоящие письма, написанные его почерком на бумаге, которые бы она могла держать, хранить и читать всякий раз, когда накатит настроение. Они были доказательством – твердым и осязаемым, – что кто-то о ней думает.
– Я буду писать тебе по записке в день, – внезапно говорит Питер с энтузиазмом. – Это сведет ее задницу с ума.
Я записываю:
Питер наклоняется.
– Запиши, что тебе придется ходить со мной на вечеринки. И добавь:
– А кто говорил что-нибудь о романтических комедиях? Не каждая девушка хочет смотреть романтические комедии.
– Могу сказать только, что ты из тех девушек, которые их смотрят.
Меня раздражает, что он такого мнения обо мне, и даже больше раздражает то, что он прав. Я записываю: «
– Тогда что у нас остается? – требует Питер.
– Фильмы с супергероями, ужасы, исторические фильмы, документальные, иностранные…
Питер стряпает гримасу, выхватывает у меня ручку и бумагу и записывает: