Город Драконов

22
18
20
22
24
26
28
30

Однако она была жива. И она находилась в Кельсингре. Она летала, охотилась и убила добычу. Она снова стала драконом. Она подняла голову и фыркнула, выдувая воду из ноздрей. И как только у нее это получилось, она набрала полную грудь воздуха и протрубила:

– Тимара! Я здесь. Иди ко мне!

* * *

Малта бежала, прижимая к груди закутанного малыша. В это позднее время в Кассарике огней почти не было. Снова пошел дождь, и узкие дорожки вдоль стволов стали скользкими. Пережитый ужас и истощение сил давали о себе знать. Она ощущала, как кровь течет у нее по ляжкам, и хотя знала, что в кровотечении после родов нет ничего необычного, все слышанные ею страшные истории о роженицах, умерших от потери крови, сейчас вспоминались и терзали ее. Если она сейчас умрет, если упадет здесь, в темноте и под дождем, ее малыш погибнет вместе с ней. Он казался ей слабеньким: он не плакал громко, а только слабо хныкал, протестуя против столь неприятного начала жизни.

Она стремилась оказаться как можно дальше от борделя и убитого ею мужчины. По пути она вглядывалась в темноту, пытаясь угадать, куда мог отправиться Арих, и не возвращается ли он обратно. Если она его встретит, он не потащит ее обратно. Он убьет ее саму и ее малыша, а уже потом отнесет ее труп в бордель. Нечего и надеяться с ним справиться: у нее нет оружия, она обессилела и обременена крошечным сыном.

«Вниз», – внезапно решила она. Она совершенно заблудилась, но одно оставалось верным: спуск приведет ее к реке и причалам. И к «Смоляному». Может, Рэйн все еще там и пытается уговорить Лефтрина пойти в снятый ими домик. Это не казалось особо вероятным. Ей трудно было оценить, сколько времени прошло с того момента, как они расстались, однако это наверняка было несколько часов назад. Возможно, Рэйн уже сейчас разыскивает ее, встревоженный тем, что не обнаружил ее в их комнате. Ну что ж: она не знает пути обратно к их комнате, зато точно уверена, что спуск ведет к реке.

У следующего же моста она выбрала более широкий переход, а когда оказалась у ствола, пошла по грубо сделанной крутой лестнице, которая спиралью вилась вниз. Город казался заброшенным: дружелюбные огни домов были погашены на ночь. Когда лестница закончилась широкой площадкой, она шагнула на самый большой мост, закрепленный на ней, и снова пошла вдоль утолщающейся ветки, пока не добралась до ствола с еще одним спиральным спуском. И пошла вниз.

Малыш, показавшийся ей таким пугающе крошечным, когда она впервые его увидела, теперь оттягивал ее усталые руки. Ей хотелось пить, ее трясло от холода. Липкая кровь мужчины все еще оставалась у нее на руках – на руках, которые держали ее малыша – и картины происшедшего по-прежнему вставали перед нею. Ее терзали не сожаления, а ужас случившегося.

Когда ее ноги ступили на утрамбованную почву в конце лестницы, она вздрогнула от неожиданности. Она на земле! С радостью ощутив запах реки, она направилась к ней. Деревья стали достаточно редкими, чтобы она разглядела мерцание факелов, которые постоянно горели на речных причалах. Дорожка у нее под ногами была погружена в темноту, но если она продолжит ковылять к огням, то доберется до причалов. И до «Смоляного». Старинный живой корабль внезапно показался ей единственным надежным убежищем во всем мире – только там ей наверняка поверят, когда она расскажет свою неправдоподобную историю о похитителях, которые намеревались порезать ее на куски и продать ее чешуйчатую плоть в качестве поддельного драконьего мяса. И она почти почувствовала, как корабль ее зовет.

При приближении к реке почва стала мягче – а потом ей пришлось брести по грязи. Она неожиданно споткнулась и рухнула на колени, едва успев удержать себя одной рукой. Второй она продолжала прижимать к груди своего малыша. Ее крик был одновременно выражением боли и радости: ее ладонь ударилась о прочное дерево настила. На саднящих от свежих ссадин коленях она вылезла на настил, с трудом поднялась на ноги и заковыляла по дорожке, которая вела к причалам. Все те слезы, которые она так долго заставляла себя сдерживать, теперь полились по ее щекам. Шатаясь, она прошла мимо маленьких баркасов, пришвартованных на ночь, и более крупных грузовых судов с темными окнами. И только увидев баржу из диводрева, в каюте которой ярко горели огни, она поняла, что спасена.

– «Смоляной»! – закричала она прерывающимся голосом. – Капитан Лефтрин! «Смоляной», помоги мне!

Она ухватилась за фальшборт живого корабля и попыталась забраться на борт, однако корабль высоко сидел на воде. Цепляясь за перила одной окровавленной рукой, она пыталась найти в себе силы, чтобы протащить себя и своего ребенка к спасению.

– Помогите! – крикнула она снова слабеющим голосом. – Пожалуйста, «Смоляной», помоги мне и моему малышу!

В каюте корабля чей-то голос что-то спросил у кого-то другого. Услышали ли ее? Ни одна дверь не открылась, ничей голос ей не ответил.

– Пожалуйста, помоги мне! – безнадежно взмолилась она.

И тут внимание корабля накрыло ее теплой волной. Родившаяся в семье торговцев и знакомая с обычаями живых кораблей Малта поняла, что это такое. Поняла она и то, что такое прикосновение обычно сберегается для родни. Оно было дружественным приветствием и принесло с собой силу.

«Я помогу тебе. Он – дитя моей семьи. Дай малыша мне».

Эта мысль прозвучала у нее в голове – такая четкая, словно слова были произнесены вслух.

«Пожалуйста, – попросила она, – возьми его».

Ее закутанный ребенок стал знаком доверия и родства: она осторожно перенесла его через фальшборт и бережно положила на палубу «Смоляного». Теперь ее малыш оказался вне поля ее зрения, и дотянуться до него она уже не могла, но, тем не менее, впервые с момента его рождения она ощутила, что ему больше не угрожает опасность. Сила корабля текла по ее телу. Она набрала в легкие побольше воздуха.

– Помогите! Помогите мне, прошу!