Волков молча кивнул ему и пошёл осматривать укрепления. Повернул налево, уж больно ему не давала покоя северная стена, та, за которой была река. Тут не очень весело ковырялись сапёры, тут же был и инженер Шуберт. Он сразу пошёл к полковнику, как только увидел его:
— Стену укрепим и ров углубим, до сумерек дойдём до половины стены.
Волков присмотрелся. Да, во рву сделали подъём более крутой, тут и без противодействия защищающихся на него не просто взобраться. Хорошо. В частокол ставили подпоры, стена стала крепче. Теперь она уже не смахивала на старый, покосившийся деревенский забор. Теперь в лагерь с севера можно было войти только по удобной тропинке, что вела к узкому проходу, который было нетрудно оборонять.
Не сказать, что ему всё нравилось, но перемены к лучшему были заметны.
— Вы вкопали рогатки у западного въезда? — спросил он, идя вдоль рва и оглядывая частокол.
— Нет, — Шуберт семенил рядом, — я думал, что эта стена важнее.
— Снимите людей, поставьте частокол до заката, а со стеной закончите завтра.
— Как прикажете, господин полковник. Сейчас же всё сделаем, — обещал инженер.
Он обошёл свой немаленький лагерь по периметру — везде суета, работа кипит, несмотря на приближение вечера, он был удовлетворён тем, как всё менялось. Он видел, что за пару дней всё будет приведено в полный порядок. Лагерь будет укреплён и удобен. А обоз с провизией и фуражом сохранён. У фон Бока будет меньше причин упрекать его.
Вечером, когда уже стемнело, он обедал с офицерами. Отдавал приказания о пикетах и ночных разъездах и говорил о том, сколько солдат и из каких рот оставить в охранении. Также просил Рене поутру снять повешенных дезертиров, так как, скорее всего, утром Гренер и его кавалеристы наловят новых.
А после ужина пошёл спать, и спал отлично, так как до самого утра его никто не потревожил.
Утром он, ожидая завтрака, долго разглядывал выстиранный ваффенрок. Стирка ему мало помогла, дорогая ткань так и не вернула себе своего цвета, серая, бурая, да какая угодно, но уже не бело-голубая, ещё вся была испещрена дырами. Даже нищему такое носить было бы стыдно. Пришлось просто носить доспехи, ничем не прикрывая их.
Он прошёлся по лагерю, поговорил с офицерами. Всё шло хорошо, солдаты и сапёры знали, что им делать. Укрепления становились лучше с каждым днём, Гренер поймал лишь двух дезертиров. Это был хороший знак, людишки почти уже не бежали. Этих двоих мерзавцев быстренько и без особых церемоний после короткой исповеди повесили на заборе, на освободившихся утром местах.
Пока дезертиров вешали, он думал о том, что Максимилиан уже должен быть в Нойнсбурге, если, конечно, не встретил армию маршала уже на пути к лагерю. Что ж, как бы там ни было, его знаменосец должен уже свернуть к Ланну и уже завтра быть там.
«Что ж, если они поторопятся, Агнес должна быть тут через три дня, ведь кони у неё в карете неплохие».
Кажется, он никогда её так не ждал. Мало того, в последнее время ему всё меньше и меньше хотелось её видеть. Нет, он, конечно, её не боялся, но она держала его в напряжении, словно противник, что ждёт удобного случая для атаки. А ещё он ожидал неприятностей, которые рано или поздно она может ему доставить. Но сейчас, сейчас она очень была ему нужна, он чувствовал, что только эта хрупкая девочка с тяжёлым и крепким, как люцернский молот, характером сможет ему помочь. Он нутром это чувствовал. А как иначе? Ведь не зря хитрый жид уговаривал его взяться за это дело, считая, что дело это нечистое. Теперь он и сам так думал.
В общем, день прошёл в мелких делах и мелких заботах. Если не считать того, что он просил Гренера проехаться до второго брода, посмотреть да послушать. Тот со своими людьми прокатился, постоял у тихого брода, но ничего там не увидел. Ни пикетов, ни застав, ни даже следов мужичья.
Так день и прошёл, а как стемнело, он с удовольствием снял доспехи и лёг спать.
— Господин, господин, — тряс его Гюнтер, держа в одной руке лампу, — к вам человек.
— Что? Какой человек? — не сразу сообразил Волков. — Утро уже?