Я рассматривал ребенка. Я почти мог разглядеть, как терзали ее две драконицы. Одно ухо — с кисточкой, другое — острое. Раздражение звенело во мне колокольчиком. Но я осторожно ответил:
— Не знаю. И если я попытаюсь, мне, возможно, придется опираться на силы ее собственного тела. Оно будет изменяться само. Я только поведу ее, но не могу угадать, чего хочется этому телу.
— Я не понимаю, — проворчал Татс.
Я показал на ее ноги.
— Посмотрите, эти ноги хотят стать ногами дракона. Какие-то кости должны исчезнуть и нужно добавить мышц. Я не могу ничего вырезать и ничего добавить. Ее тело само должно это сделать.
Элдерлинги начала переговариваться, обсуждая мои слова.
Зеленый отец опустился на колено и посмотрел в лицо дочери.
— Филия, ты должна решить сама. Ты хочешь это сделать?
Девочка посмотрела на меня с надеждой и страхом.
— Я хочу снова бегать, и чтобы у меня ничего не болело. Когда я хочу улыбаться, мое лицо так напрягается, что губы чуть не лопаются. — Она коснулась головы. — И мне хочется волосы, чтобы было теплее!
Она протянула ко мне руки. Ее ноготки были голубыми и острыми, как когти.
— Пожалуйста!
— Хорошо, — ответил я.
Я взял ее за руки, и девочка принялась править свою судьбу. Две тонкие ладошки в моих мозолистых пальцах. Я чувствовал ее боль, когда она изо всех сил пыталась вытянуть свои искривленные ноги. Я опустился на пол, и она с радостью свернулась рядом. Скилл потянулся усиком к ее лбу. Какая же она странная! Вот ее отец, здесь — мать, а здесь — драконы, касавшиеся и ссорившиеся над ней, как дети, раздирающие куклу. Как много путей!
— Что ты хочешь? — спросил я ее, и лицо ее засветилось. Ее взгляд поразил меня. Она не возражала против крепких когтистых ног, лишь бы они были прямыми. Она хотела синего цвета по одной щеке, и темного-зеленого — для тонких узоров чешуи на спине и руках. Ей нужны были черные волосы, такие же густые, как у мамы, и уши, которыми она могла бы двигать, ловя звуки. Она показывала мне, и мы со Скиллом убеждали тело следовать ее воле. Я слышал, как где-то далеко тревожно переговаривались ее родители, но это был не их выбор. Наконец она отшатнулась от меня, сделала несколько шагов на высоких ногах и встряхнула блестящей гривой волос, и закричала им:
— Посмотрите! Вот я какая!
Принесли еще одного ребенка, который родился с ноздрями, не дающими ему дышать. Мы нашли нос, который у него должен быть, удлинили пальцы и расставили бедра, чтобы он мог ходить прямо. Этот ребенок стонал от боли, и мне стало тошно чувствовать, как меняются его кости.
— Это нужно сделать! — прошептали мы со Скиллом. Он очень похудел и тяжело дышал, когда я передавал его родителям. Отец смотрел на меня, скалясь, мать плакала, но мальчик дышал, а на руках, которые он тянул к ним, были нормальные подвижные пальчики.
— Фитц, заканчивай. Остановись, — задрожал голос Янтарь.
Скилл тек сквозь меня, и я вспомнил, что этот поток наслаждения очень опасен. Для некоторых. Многие должны бояться его. Но я учился, я так многому научился в этот день. Я мог управлять им, как никто, способами, о которых никогда не слышал. Прикоснуться усиком, считать образ ребенка, помочь своим Скиллом восстановить его, будто разделяя пучок волос на прядки — я мог все это.