– Человека, который заставил всех в Ивовом Лесу лишиться памяти? Он связался с тобой через Скилл?
– Нет. Да. Это был Скилл, но… неуклюжий. И очень мощный. Как бык по сравнению с лошадью.
Ее глаза расширились. Как только мысль оформилась у меня в голове, я объявил ей самое ужасное:
– Думаю, он почувствовал меня. И Совершенного. Видимо, он знает, что мы идем.
Выражение ее лица стало как у больной, да я и сам чувствовал примерно то же самое при мысли об этом.
– Передай мне сосуды с Серебром, - тихо попросил я.
Вряд ли мне потребуется нечто настолько радикальное. Крайне маловероятно, что я их использую.
Спарк передвинула разбросанную одежду, разыскивая их.
– Все наши планы, которые мы с Янтарь строили… все это было уловкой? Вся работа, которую я проделала?
– Скорее всего, да.
Я услышал, как она перевела дыхание:
– Фитц. Здесь только один. Она взяла флакон Серебра с собой.
Глава двадцать девятая. Обвинения.
Затрудняюсь сказать, когда именно я обнаружил, что Любимого забрали из соседней со мной камеры. Умер он, был ли убит, сбежал или был освобожден? Никто мне не позволил бы задавать подобные вопросы и, тем более, получать на них ответы. К моей камере приходили лурики, обученные целительству, они обрабатывали мои раны, оставшиеся от пыток, но ничего не говорили о Любимом. Они кормили меня сытной едой, и когда я поправился, они предупредили меня о том, чтобы я молчал, и освободили, чтобы я жил среди луриков Клерреса. Никто не говорил о Любимом, и я не осмелился спрашивать. Он исчез, как незначительный сон, как разбегающаяся кругами и исчезающая рябь от брошенного в воду камня.
На какое-то время они отправили меня жить в один из домиков, чтобы у меня был доступ к самым молодым Белым. Некоторые из них были жалкими и маленькими существами с немощным телом и слабо выраженными умственными способностями, с кожей, белой как снег, и головой, полной снов, которые они едва ли могли внятно изложить. Другие были достаточно сообразительны и вполне способны ухватить то, что я рассказывал им о внешнем мире.
Времена года сменяли друг друга, и они росли, предпочитая мое общество и слушая то, чему я их учил. Я чувствовал боль, когда видел, как совсем маленькие девочки давали жизнь ребенку. Я разговаривал с ними об этом и пытался объяснить, что мужчины и женщины не должны так обращаться друг с другом. Я часто рассказывал о нашем долге перед большим миром. Лингстры и коллаторы услышали мои советы. Некоторые пришли поговорить со мной.
Затем Четверо отправили стражу. Они не были ни добрыми, ни злыми. Они заточили меня, будто я был быком, уже бесполезным, но слишком ценным, чтобы забить. Из моего домика они забрали записанные мною сны. Они пытались заставить меня обсуждать свои сны с ними, чтобы прибавить их к собственным знаниям. Я отказался делиться с ними моими трактовками. Но они, должно быть, увидели, как часто в моих снах появлялся Разрушитель.
Меня поместили в камеру на крыше, предоставили удобную постель и нормальную еду, перо, чернила и бумагу для записи снов. Меня оставили в покое. Тем, кто за мной присматривал, запретили со мной разговаривать.
Записи Прилкопа Черного.
Я проснулась на соломенном матрасе в моей камере от страшного сна, в котором надо мной, злорадствуя, стоял Винделиар.