Драгун, на Кавказ!

Рапорт статского советника Коваленского П.И. князю от 17 декабря 1802 года выглядит как список поводов для открытого столкновения с ханством. В нём перечисляется, что Джавад-хан переманивает жителей из Грузии, активно контактирует с врагами России, оказывает финансовую помощь мятежному царевичу Александру, имеет претензии на Шурагельскую провинцию, попустительствует всем тем, кто грабит российских подданных.

Кроме того, Гянджа ввела немыслимо высокую пошлину за пропуск через свою территорию караванов с солёной рыбой, а «…на послания представителей России её правитель отвечал дерзко».

К тому же князь Цицианов получил известие о том, что Джавад-хан, несмотря на свои заверения о мире, активно готовится к войне, в связи с чем собирает войска и припасы. Заключил союз с Ибрагим-ханом Шушинским и ищет новых союзников для создания антироссийской коалиции под эгидой персидского шаха.

Оставить такое без внимания князь Цицианов, разумеется, не мог. Общий план кампании 1803 года у него был таков: «совершить поиски в направлении Гянджи и Эривани и занять Баку, к чему склонялся и сам правитель этого ханства».

Для всего этого имеющихся в Закавказье сил явно не хватало, и он просил прислать ему подкрепления. В ноябре 1803 года князя постигло жестокое разочарование: прибывшие в Грузию Севастопольский мушкетёрский и 15-й Егерский полки были, мягко говоря, «не готовы к ведению боевых действий».

Вот что он доложил государственному канцлеру по этому поводу в рапорте от 17 ноября 1803 года: «Пришедшего полка Севастопольского шеф мне объявил, что его полк никогда свиста пуль не слыхивал, что ходить они не умеют, и на 15 верстах устают и уже падают. Солдаты 20 лет не сходили с места, а что важнее, так то, что в полку недостаёт 600 человек, кроме больных, и ожидать укомплектование оных не могу, потому, что когда полк сей послан из Крымской инспекции, то инспектор оной отказал назначенных военной коллегией ему дать рекрут, мои же тогда уже розданы были по полкам по назначению военной коллегии. Когда же так бывало, чтобы частные начальники против военной коллегии расписания смели поступать? Время уходит; в фураже недостаток, и начальники полков страшную требуют цену, а отказать я не могу для того, что запасу провиантского не сделали. После всех сих неустройств могу ли я полезен быть, оставаясь в службе, подвергая всякий день мою репутацию бесславию и не от своей вины, а от подчинённых».

Проводящий разведку командир 17-го Егерского полка Павел Михайлович Карягин между тем докладывал, что «Джавад-хан хочет непременно с нами драться. Жители, армяне и татары, к бою приступать не хотят и намерены просить о пощаде. В город собраны жители со своими семействами из всех деревень; все татары находятся в самом городе, а армяне вокруг крепости. Кроме бывших трёх орудий приготовлено ещё пять новых и все они расставлены по башням».

Князь принял решение выступать теми силами, которые у него на этот момент имелись. В поход пошли батальон Кавказского гренадерского полка, два батальона Севастопольского мушкетёрского полка, Семнадцатый егерский полк, три эскадрона Нарвского драгунского полка, два полка донских казаков и отряды милиции, составленной из азербайджанцев Борчалинского, Газахского, Демурчасальского и Шамшадильского уездов.

20 ноября его корпус выступил из Тифлиса и 29 ноября пересёк границу Гянджинского ханства.

Цицианов отправил несколько писем Джавад-хану, пытаясь склонить его к добровольной сдаче крепости и обещая за это «неограниченное милосердие Его Императорского Величества». В случае же отказа Гяндже, со слов князя, грозил несчастный жребий, «коему подпали некогда Измаил, Очаков, Варшава и многие другие города».

Хан был непреклонен, на уговоры и угрозы он отвечал твёрдо и решительно, обещая жестокие несчастья самому князю и всему его войску. Он заявлял, что князь ещё не сходился в битве с кызылбаши и не знает, какие они бесстрашные воины.

Таким образом, борьба за крепость началась с письменной дуэли Цицианова и Джавад-хана. После такой переписки для князя взятие Гянджи стало не только государственным, но ещё и глубоко личным делом.

Второго декабря были сформированы две штурмовые колонны. Первая, состоящая из Кавказского гренадерского батальона и одного батальона 17-го Егерского, с частью лёгких войск и двумя орудиями под началом подполковника Симоновича наступала по Тифлисской дороге. Вторая, из двух батальонов 17-го Егерского полка, эскадронов драгун, с лёгкими войсками и пятью пушками шла правее дороги через большие ханские сады под началом самого князя.

Прежде чем добраться до крепостных стен, предстояло ещё занять протяжённые предместья с садами и преодолеть первую, окружающую их землебетонную стену высотой более трёх метров.

В садах и на внешней стене русские войска встретили ожесточённое сопротивление, тем не менее, идя в ротных колоннах, они за два часа очистили всё предместье и все сады от противника и расположились вокруг крепости для блокады.

Во время атаки 2 декабря войска хана потеряли 250 человек убитыми. Сдалось в плен 200 шамшадильских азербайджанцев и 300 армян. Потери русских составили 70 человек при 30 раненых.

Князь Цицианов свидетельствовал перед императором об «усердии, рвении, храбрости и твёрдом мужестве всего отряда при занятии предместий Гянджи и садов».

Крепость была обложена, и началась её бомбардировка, которая продолжалась месяц безо всяких видимых результатов. Цицианов надеялся, что Джавад-хан, устрашённый потерей своих предместий, будет вынужден сдать крепость добровольно, и всё пытался склонить непокорного правителя Гянджи к этому путём ведения активных переговоров.

Но Джавад-хан не соглашался ни на какие предложения князя. Одной из причин его упорства были бедственное положение русских войск и надежда на скорую помощь Персии. Он считал, что недостаток продовольствия и фуража, зимний холод и болезни рано или поздно должны будут вынудить русских снять осаду. Цицианов же не мог позволить себе отступить, потому как – «это был бы неслыханный стыд для непобедимых российских войск». К тому же многочисленные перебежчики сообщали ему, что город и сам держится из последних сил. Пересидеть гянджинцев русское командование всё же не надеялось, так как собственные силы были уже на исходе. Всё должен был решить штурм.

Всем чинам корпуса было приказано наблюдать, дабы солдаты при штурме щадили женщин и детей, а также всех бросающих оружие. Для сохранения же отсылать их в очищенные башни и дома, к которым приставлять караулы.