– Я не готов, –сам же на свой вопрос и ответил командир.
– Но что-то же делать надо? –развёл руками Тимофей, –Не оставлять же их и половину своей бригады здесь, в осаде, чтоб им не скучно тут было, «за компанию».
– Да и пусть катятся на все четыре стороны…
– Полторы-две сотни не такие уж великие силы, к тому же половина из них с ранениями. До Гамбурга они уж точно все не доберутся. А те девять-десять десятков, если даже и придут, то всё равно ведь никакой роли в общей военной компании не сыграют. Нам же, напротив, полезно будет, чтобы до Вальдемара весть именно из их же уст дошла. Что, дескать, русские большими силами с моря высадились, взяли легко и играючи Любек, и отпустили просто так спокойненько целых полторы сотни датских воинов. Хотя могли бы их раздавить, как клопёнка, в городе. А сейчас они готовятся ударить уже и самому королю в спину! Каково? –и оглядел господ офицеров.
– Во! Учитесь! Стратегия называется! – глубокомысленно поднял палец вверх начальник штаба Филат.
– Больше масла в горшок лей, не жалей! –командовал старший звена розмыслов Илья.
– Лавр Буриславович, больше масла нужно и скипидара, смолы, серы и селитры, ежели, конечно, она тут есть, даже жира любого, какой только найдёте тут, несите. Всё нам сгодится.
– Да где ж я тебе серу-то с селитрой найду! Чать, не в поместье свовом стоим, а в самих херманских землях! –причитал, качая головой, тыловик.
– Не знаю, господин подпоручик, моё дело, как сержанта розмыслов, маленькое, я должен пару-тройку добрых кадок этого зелья, по приказу уже через час намешать. Вон, можно к Путяте Селяновичу, что ли обратиться, он с местным бургомистром и торгашами «вась вась» как бы уже давно.
Через час со сходящих к центральной городской площади улочек растащили перекрывающие их повозки, и по баррикадам, выстроенным датчанами из всякого хлама, по настильной траектории ударили пять онагров снятых ночью со стен.
Для онагра метательной машины торсионного типа закинуть добрую каменюку или горшок со смесью на 150 шагов не представляло никакой сложности, и уже через полчаса содержимым первой кадки была пропитана рухлядь и хлам баррикад. Затем в них ударили зажигательные стрелы, и в небо с рёвом взмыло жаркое и чадящее пламя. Две фигурки защитников, объятые пламенем с жутким криком, метались по площади, пока не рухнули, пробитые стрелами.
– Чтоб не мучились, бедолаги. Страшная смерть сгореть заживо! –покачал головой пластун Лютень.
Следующие полчаса онагры били по казармам, куда перебрались все остатки датского войска, щедро заливая их горючей смесью.
Вдруг в городе раздался рёв труб, и на центральной улице, ведущей к воротам, показался отряд пеших латников в начищенных до блеска доспехах, со щитами и с поднятыми вверх пиками. Впереди, в островерхом шлеме выступал крепкий, с резкими чертами на скуластом, покрытыми шрамами лице, русоволосый командир. За ним шли два знаменосца, толмач, горнист и барабанщик.
Колонна остановилась у входа на площадь, и ровными рядами с поднятыми вверх пиками расположилась по её краю. Командир под барабанный бой и призыв горна спокойно и торжественно вышел на середину площади. Над ним развивался синий на белом фоне гвардейский Андреевский флаг, ставший в этом времени боевым символом бригады, и Боевая Хоругвь с образом спасителя на красном фоне. Сотник поднял руку, и всё стихло на площади.
– Переводи! –и в сторону осаждённых казарм понеслись слова командира бригады, усиленные берестяным рупором, –Я командир новгородской бригады Андрей Сотник, являясь союзником Ганзы, предлагаю жизнь и честь славным воинам короля Вальдемара Датского! Для обсуждения условий предлагаю выйти ко мне вашего старшего. Жду пять минут. Время пошло!
И снова всё стихло.
Был, конечно, риск. Озлобленные потерями и запертые в ловушку датчане могли ударить по переговорщикам из арбалетов, какие бы они не были у них отсталые, но уж за сто то шагов командира со знаменосцами они бы положили уверенно.
Но в ходу было понятие о рыцарской чести. И не одна стрела или арбалетный болт не вылетел в сторону русских.