Северная война

22
18
20
22
24
26
28
30

– Так-то не плохой ведь он сам по себе, хоть и поперечник, конечно. Трудяга всё же изрядный, семьянин ведь вона какой добрый. Эвон сколько на овощах и полезной травке то наработал. Одной только капусты с репой да луком столько возов Парфёну Васильевичу на долгое хранение свёз. Хана теперь мужику, вместе с семьёй в кабалу пойдёт, а там-то уж точно навеки сгинет!

– Ты заходи в избу-то и вон к столу присаживайся, Архип, – кивнул ему на лавку у печи хозяин, погладил по голове Ванятку и шепнул ему что-то на ухо.

Тот только кивнул в ответ светлой головёнкой и убежал за загороженную занавеской комнатёнку.

– Ладушка, ты бы угостила чайком нашего гостюшку, своим-то расчудесным пирогом. С морозу чай человек пришёл, вот и согрелся бы. Ну а мы с ним побеседуем здесь, пока тот твой чаёк греется.

– Проходи, проходи, Матвеевич, снимай поршни и проходи ближе, что ты всё мнёшься у порога-то, – повторно пригласил гостя Сотник, и Архип, в смущении мявший руками снятую шапку у самого входа, на негнущихся ногах прошёл вовнутрь избы.

– Прости, Андрей Иванович, за слова мои поганые, – не смея присесть, бормотал мужик, – Не знаю, что и нашло-то нынче на меня там, на площади этой, когда я Вашу милость прилюдно хаял. Ведь истинно же всё получил сполна. Семья в тепле, сыта, одета, обута вон вся, грех было жаловаться. Всё-то язык мой поганый, истинно говорят – без костей. Не губи, хозяин, оставь хотя бы их на своей земле, а меня хоть в какую кабальную неволю отправь! – причитал всегда такой занозистый мужик, нутром чуя свою неправоту и ответственность перед близкими.

– А ты перед посадкой репы, сколько замоченными семена в тепле держал, седмицу или только три дня?

Неожиданно заданный вопрос заставил буквально выпучить его глаза на Сотника.

– Так и трёх дней хватило, хозяин, за неделю б упрело семя-то, и в рост бы потом не пошло, – ответил он, тряся в недоумении бородой.

– А капусту чем удобрил, чтобы она крупный кочан набрала, куриный помет, небось, разводил, или настоянной на солнце травяной водой с коровяком вперемешку поливал? – опять задал вопрос Андрей.

Архип почесал голову пятернёй и уже уверенней отвечал:

– Так не только этим, ещё и золу обильно подсыпал, и не только под корень, а ещё и сами листья сверху порошил, чтобы, значит, на них гусеница потом не нападала. И ещё землю хорошо глядел, ей ведь не всякая для роста-то подойдёт!

– Ну да, – кивнул Сотник, – На кислой почве, урожая капусты не жди. Для неё и тень с сушью губительны ведь будут.

– Как есть правда, Андрей Иванович, земля и свет – это первое дело, какое условие тут нужно соблюсти, – согласно закивал крестьянин, – На гнилой почве лишь одни кочерыжки к осени будут торчать, а поливать так вообще постоянно ту капустку надо, чтобы всё время под ней бы влажной землица была.

– Ну да, всё верно, – подтвердил сказанное Сотник, – Правильно про тебя люди сказывают, Архип Матвеевич, что ты с овощами своими, как с детьми малыми нянчишься. От того-то они у тебя и вырастают лучше, чем у всех. То, что ты говорливый не в меру, это, конечно, не делает тебе чести. Да ты и сам всё прекрасно понимаешь, не зря же и разговор наш сам с извинений своих начал.

Архип покраснел до самых своих корней волос и, винясь, попытался подняться с лавки.

– Сиди, Матвеевич, сиди, не буду я больше тебя журить. Волен ты сам свою судьбу выбирать, из-под кабальной ты выкуплен подчистую. Можешь хоть здесь оставаться, а хоть идти, куда твои глаза глядят как полностью обелённый. Вольный ты человек теперь, и можешь искать себе на другой стороне добрую долю. Торопить я тебя не буду. Семью никто с места не сгонит. Заберешь её, как обоснуешься на новом месте.

Огородарь, не выдержав, всё-таки вскочил и, низко поклонившись, быстро затараторил:

– Прости, Андрей Иванович, виноват я, никуда не хочу отсюда уходить. Здесь привольно и мне самому, и моим близким жить. Не в жизни больше поганого слова никто от меня впредь не услышит, Христом Богом клянусь, – и он истово перекрестился на икону в чистом углу, – Только оставь ты нас на земле этой!

– Так сказал же уже, не гоню я тебя. Живи, коль по нраву тебе здесь, – серьёзно глядя ему в глаза, ответил Сотник, – Только и ты уж, Архип Матвеевич, прислушивайся к добрым советам властей посадских. Не зря же Парфён Васильевич со своими помощниками полеводами всё тебе подсказывал как зерновое хозяйствование правильней и удачней вести. Ты вот огородарь знатный, никто ведь тебе слова не сказал поперёк вот этого твоего удачного дела. Ну а в полеводстве, видишь, у тебя промашка вышла. Согласись, что неправильно ты там свою работу построил, от того то и выход ржи, овса и пшеницы у тебя такой был малый. Небось едва-едва на прокорм семьи хватает да на посев следующего года лишь заготовил? А вот коли прислушивался бы сам к доброму совету, так ходил бы сейчас как глухарь на токовище, важно так и во всём красивом. И близким бы своим на сданные излишки накупил бы даров знатных, всё бы было у тебя как у людей. Прости, братец, но ты сам во всём виноват.