— Мы положим её ко мне в отделение, — отрезаю.
— Стоп-стоп, Зернов, — тормозит меня ладонью, когда я уже намереваюсь прорваться в процедурку приёмного. — К тебе в отделение она попадёт ориентировочно недель через тридцать. Если выносит, конечно.
На последних словах сжимаю зубы и отталкиваю его в сторону, игнорируя возмущение, и влетаю в процедурку.
Вика лежит на кушетке, рядом над капельницей колдует медсестра, Дарина как раз выключает аппарат УЗИ.
— Привет, — подхожу к Вике и беру её за руку, крепко сжимаю холодные пальцы.
— Привет, — отвечает негромко сухими губами.
— Бывший?
Её пальцы дрожат, а в глазах слёзы. Вижу, что не хочет жаловаться, но по взгляду и молчанию всё становится понятно. А мне и самому будто нож между рёбер воткнули, а потом ещё и провернули пару раз.
Поднимаю глаза на Дарину, готовясь услышать что угодно. Хотя, нет. Сам посмотрю. Я себе уже обещал, что только сам своими глазами видеть должен. Вика же отключается.
— Ей дали успокоительное, — Дарина подтверждает предположение. — Эмбрион жив, возле плодного яйца ретрохориальная гематома. Предварительно: сильный стресс.
Убью скотину. Вне сомнений: его рук дело.
— Процент?
— Меньше двадцати. Но я считаю, нужна госпитализация. Ей поставили кровоостанавливающие и гормоны. Дальше буду разбираться.
— Зернов, в чём проблема? — сзади наш разговор слушает Жестяков. И решает, наконец, всунуть своё жало, — Ты отделения перепутал?
Только его ядовитого тона мне не хватало сейчас. Хочется послать так крепко, чтобы точно ушёл.
— Рома, тут личное.
— Хуже нет, когда смешивают работу и личное…
— Это ребёнок Захара, — затыкает его Дарина.
Этому ещё отчитываться.
— Поэтому я её забираю к нам.