Но Слободской орден после недолгого существования исчез, а царь сошел в могилу православным человеком. И если Бомелий (или же через него кто-то повыше) пытался укоренить в России саженец сатанинского дерева, то попытка не удалась.
Вся эта темень по-настоящему и всерьез дотянется из Европы до России лишь в XVIII веке.
Европеец назвал бы еще одно отличие, заговорив о «тирании» и «деспотизме» государственного строя России, о социуме, где все, снизу доверху, – царские холопы.
Но, наверное, иного и не могло быть в эпоху, когда страна на десятилетия погружалась в состояние военного лагеря. Россия, помимо полярных морей на севере, не имела в тот период естественных географических границ. Территорию ее не загораживали от неприятельских нашествий горные хребты, моря, пустыни. Приходилось полагаться на крепости и военную силу, находящуюся в постоянной боевой готовности. На востоке (до покорения Казани), на юге (до ликвидации Крымского ханства), на западе (всегда) находились сильные воинственные соседи.
В такой ситуации милитаризованное самодержавие – самый эффективный государственный строй. Разумеется, если у народа нет желания почувствовать на своей спине чужой сапог и увидеть, как собственный дом превращается в проходной двор.
Константинопольская империя на протяжении всего ее почти двенадцативекового существования вынуждена была решать ту же проблему «проходного двора». Вплоть до XII века императоры, их «стратилаты» и дипломаты с проблемой справлялись. Ласкари и ранние Палеологи, примерно до Андроника III включительно, также более или менее «держали удар». Но не будь их правление самодержавным, удавалось бы им столетиями накапливать и «ставить в строй» колоссальные ресурсы, необходимые для выживания? Сомнительно.
Итак, Россия до Петра I являла в сравнении с Европой столь кардинальные отличия, что должна считаться совершенно иным миром.
Разумеется, европеец мог научить русского полезным техническим навыкам и приемам, передать ему полезное знание по части военного дела и коммерции. Итальянец был в Москве желанным гостем при Иване Великом, Василии III, Иване Грозном. Он учил русских мастеров возведению столь масштабных и величественных храмов, как Успенский собор, премудростям современной фортификации, литейному мастерству, книгопечатанию, чеканке монеты. Немец и шотландец в XVII веке помогали создать армию, состоящую из «полков нового строя». Голландец оказывался незаменим при создании металлургических и стекольных заводов.
Видя в России «евразийскую державу», иной публицист и даже серьезный академический историк начинает подсчет «азиатских элементов» в ее политическом строе, культуре, экономике, массовой психологии населения. Трудная это работа: легче подсчитать, как далеко простирается собственно российское влияние в Азии, поскольку множество азиатских народов оказалось включено в орбиту российской государственности и провело там века. Но «текущий момент» идеологии порой требует «натягивать сову на глобус», высчитывая процент «азиатскости» или, если угодно, ориентальности России. В СССР этот процент, разумеется, оказался ощутим – благодаря безоглядному интернационализму коммунистического руководства. Российская империя чувствовала кое-что, вместив в себя народы Поволжья, Кавказа и Средней Азии. Но тут влияние мизерное. А вот до какой степени Азией являлось Московское царство?
Разумеется, средневековая Русь постоянно контактировала со странами Востока: торговала, воевала, вела дипломатические игры. Использовала арабский дирхем как принимаемую повсюду валюту. Строила брачные комбинации со знатными родами половцев. И все же осознавала себя общностью совершенно неазиатской.
Да и где, когда Русь могла набраться восточного опыта в политике, экономике, культуре? Не от Хазарского каганата, разрушенного Русью и исчезнувшего достаточно рано, чтобы хоть какие-то элементы его влияния могли сохраняться на русской почве. Подавно не от безгосударственных кочевых народов, которых Русь либо отражала от своих границ, либо нанимала на службу.
Остается Орда. Значительная часть Руси на протяжении двух с половиной веков находилась в зависимости от Орды – зависимости разной степени тяжести. Вынужденное соседство сделало обязательными постоянные плотные контакты. И вопрос о влиянии Орды на Русь вызывал и по сию пору вызывает споры.
Попробуем разобраться.
Что, собственно, Россия взяла у Орды? Именно взяла, адаптировала к своим условиям, использовала достаточно долго, чтобы всякому непредвзятому наблюдателю стало ясно: вот этот институт государственности и вот эта форма жизни общества – плод осознанного заимствования.
Во-первых, почта. Ямская гоньба, весьма быстрая и эффективная, несомненно, взята у ордынцев, которые сами заимствовали ее в китайской государственной культуре.
Во-вторых, деньги. Со второй половины XIV столетия Северо-Восточная Русь (прежде всего Нижний Новгород и Москва) начинает выпускать серебряный данг (деньгу) или, если угодно, измельчавший вариант дирхема, ходивший на колоссальных просторах Орды как основное платежное средство. В общении с Крымским ханством Московская Русь усвоила иное название все той же монеты: акче. Московская монета со времен Дмитрия Донского до времен Ивана III несла надписи на арабском языке или хотя бы подражания арабским надписям; технологически она изготавливалась точно так же, как ордынские данги и аспры генуэзской Каффы. И как бы не каффинские монетарии обслуживали долгое время и крымских Гиреев, и московских Рюриковичей. Деньга (данг) составляла две полушки, одну вторую копейки и одну шестую алтына. Впрочем, до Петра I Московское царство не чеканило ничего крупнее копейки по номиналу, а на алтыны только считало (за исключением неудавшейся и быстро свернутой реформы Алексея Михайловича). Зато алтын, явно взятый как счетная единица из той же Орды, звучит во всяком счетном документе XV–XVI веков с изрядным заходом в век XVIII. До разрушения Большой Орды московская деньга-данг близко соответствовала по весу ордынской монете, затем какое-то время не то чтобы соответствовала, скорее недалеко расходилась с крымскими акче. Впоследствии две экономики – крымская и российская – пошли разными путями: монеты русской чеканки очень долго и с хорошей стабильностью выдерживали вес и пробу, крымские же – «худели». Монеты Ивана Грозного, Бориса Годунова и первых Романовых по внешнему виду – восточные, татарские, но со времен Елены Глинской монетная система России развивается самостоятельно, безо всякой оглядки на юг или восток.
В-третьих, Россия переняла довольно много из военного дела Орды. Рыцарско-варяжская организация военных сил Руси приказала долго жить в огне столкновений с ордынцами. В Новгороде она несколько подзадержалась, и ее окончательно похоронила Шелонь. На ее место пришли тактика и вооружение, взятые у наиболее могущественного и опасного противника – ордынцев. Ратники Ивана III снаряжены легче своих предков из конца XIV и начала XV века, ратники Ивана Грозного – еще легче. Тяжелый рыцарский доспех, бурно развивавшийся тогда в Западной Европе, для России оказался вещью совершенно ненужной. Главное оружие русского дворянина-конника – лук. К нему могут прилагаться сабля, топорик, сулица, булава, кинжал, но лук все же на первом месте. В XVII веке иностранцы, видя, с каким старанием знатные юноши упражняются с луком, начинают видеть в лучной стрельбе нечто вроде русского национального вида спорта. Но этот «спорт» был вбит в самую глубину русского военного обычая после того, как оказалось, что тяжелая дружинная конница уступает в бою коннице легкой, сплошь вооруженной луками. Впоследствии лук, конечно, отошел на второй план, вытесненный огнестрельным оружием, но в XV и XVI веках его используют в Московском царстве повсеместно, да и в XVII столетии еще от него не отказываются. Конный боец в массе своей сидит на неприхотливой низкорослой ногайской лошадке, коих Москва закупала в огромных количествах. Тактика полевой армии России от Ивана III до Михаила Федоровича в очень значительной степени напоминает ордынскую: действия «жалящие», в рассыпном строю, стремительные передвижения, разорение неприятельских областей, нежелание рисковать в «прямом деле», то есть в рубке на саблях, стремление измотать противника, нанести ему максимальный урон издалека, навязать ему маневренную схватку, всюду выдерживая выгодную для себя дистанцию, бить в лоб только наверняка или же когда иных вариантов не осталось. Разница с Ордой и Крымским ханством по части тактики состоит прежде всего в том, что Московское царство пошло по пути раннего насыщения воинства ручным огнестрельным оружием, а также массированного использования артиллерии в походах. Стрельцы давали в битвах с теми же крымцами очень серьезный козырь. А полевая и осадная артиллерия вообще стали довольно быстро излюбленным родом войск, без которого Москва просто не мыслила ведения боевых действий.
В-четвертых, Московская Русь надолго влилась в громадную систему восточной торговли, на протяжении долгого времени контролировавшейся Золотой Ордой и ее «потомками». Отсюда – освоение способов организации восточной торговли и пристрастие к использованию престижных восточных товаров (например, кольчуг, шлемов, клинков, изготовленных турками или персами). Отсюда же – массовое заимствование слов из тюркской речи, в том числе слов чисто бытовых, связанных с названиями товаров или с организацией повседневной жизни в тех местах, где русские постоянно контактировали с ордынцами. А это либо торговля, либо та же война.
Остальное – по мелочам. Возможно, столбцовое делопроизводство в московских приказах, но это на уровне гипотезы. Бумага пришла с Востока, то есть опять-таки через Орду, постепенно вытеснив из числа письменных принадлежностей дорогой пергамент. Завоевывая Сибирь, русский человек, естественно, учился у аборигена многим бытовым нюансам по части еды, одежды, передвижения. Шапку Мономаха некоторые считают восточным шлемом. Но это тоже на уровне гипотезы: ее точно так же могли изготовить в одном из государств византийского мира.
ebooksa