– Про ямайского колдуна… откуда информация?
– Из вчерашней сводки Инквизиции.
– Информация открытая?
– Нет, внутренняя. Но грифа секретности не имеет. Инквизиция пыталась препятствовать его приезду в Питер, но…
– Что – но?
– Но не преуспела в том, как видно.
– И не преуспеет, – хмуро напророчил Лайк.
Озхар со Шведом так и не поняли, что он хотел этим сказать.
Во Внуково Ираклий озабоченно поглядел на часы, выставил московское время и коснулся плеча Лайка:
– Я тебе нужен буду в Москве?
– В Москве – не очень. В Питере – очень.
– Тогда я отлучусь.
– Мобильник не отключай, – предупредил Лайк.
Лицо шефа киевлян как окаменело с утра, так и оставалось таким. Впрочем, могло показаться, что окаменело не только его лицо, а что сердце Шереметьева тоже обратилось в камень или, того хуже, в ледышку. Спутники не могли внятно объяснить подобные ассоциации, но они почему-то всегда возникали, когда дела украинских Дозоров начинали идти из рук вон плохо. Если шеф обратился в памятник с ледышкой вместо сердца – жди событий.
Ираклий в ответ кивнул и направился прочь, быстро затерявшись в толпе.
Первый же попавшийся таксист, запросив, как водится, кругленькую сумму, подрядился отвезти прилетевшую троицу в центр.
Швед, как обычно, бдил: севшего на хвост таксерной «десятке» темно-синего «Форда» первым отследил именно он.
– Шеф, – сказал он Лайку, одновременно отводя внимание водителя. – За нами хвост.
Лайк подался вперед и заглянул в зеркальце заднего вида. Понаблюдал с полминуты.
– «Форд-таурус»? – справился он.