Поврежденный селектоид вроде «Пеленгаса» может погрузиться меньше чем за минуту.
— Греби! — рявкнул Арчи оглушенному Вадику Чикову, который все силы сосредоточил только на том, чтобы удержаться на поверхности. Но, кажется, тот понял — вяло заработал руками.
Арчи знал, что сейчас будет. Поэтому он моментально нырнул, содрал с ноги Чикова единственную ласту, быстро переодел ее себе на правую ногу, сграбастал Чикова за складку на загривке и что было духу погреб прочь от агонизирующего «Пеленгаса».
Все-таки их всосало воронкой — погрузились, но Арчи умело и настойчиво греб вверх и в сторону, и липкая длань глубины постепенно соскальзывала с их напряженных тел. Отпускала их глубина. Точнее — они от нее уходили.
Вынырнули, жадно хватая ртами влажный солоноватый воздух.
Ближе всего к ним оказалась яхта — было видно, как с правого борта свешивается чья-то окровавленная рука и кто-то еще висит, запутавшись в вантах.
Штурмовики разворачивались для второго захода.
Арчи встряхнул очумевшего Чикова.
— Эй, братан! Ты как?
Тот замотал головой — никак не мог отдышаться.
— Держись, — пробормотал Арчи и погреб к яхте.
Еще из воды, только подбираясь к корме, Арчи крикнул:
— Немец! Ты жив?
Трап до сих пор свешивался с кормы. Нашарив на всякий случай игломет, Арчи уцепился за поручень и осторожно выглянул. В кокпите валялись четверо, в кровавой скользкой луже, затекшей под пайол. Один лежал у борта с простреленной башкой. Это его рука свешивалась к воде. И последний — шестой — должен был свалиться с палубы, но застрял в вантах.
— Немец! Это я! Не стреляй! Все кончилось!
Арчи приподнялся, оглянулся. За кормой «Вадима» маячили сцепленные «Пеленгасы»; оба горели так, что дух захватывало. Тот, что был протаранен и повредил борт, все сильнее кренился.
В полутьме кубрика кто-то шевельнулся, а мгновением спустя в люке показался Генрих. С диким взглядом и осатаневшим лицом. Он целился в Арчи из пулевика.
— Все в порядке, Немец, это я.
Генрих выстрелил.
Арчи машинально зажмурился, ожидая боли, мрака — чего угодно. Но ему не было больно. А секундой позже он сообразил, что Генрих целился и стрелял не в него, а куда-то за спину.