Ария

– Что-то случилось? – его голос изменился, в тоне проскользнуло беспокойство.

– К чему этот спектакль? Как долго ты собирался водить меня за нос? – не удержалась я. Обернулась и обвинительно ткнула пальцем в грудь. – Бедный служащий, снимающий коморку на чердаке, ворующий розы в королевской оранжерее, не имеющий денег заплатить за ужин в своем же ресторане. Три раза ха-ха-ха.

Хорн испуганно дернулся, словно защищаясь. В глазах мелькнул панический страх. Я с трудом подавила улыбку, стараясь выглядеть строго и непримиримо, так непривычно было видеть Хорна перепуганным до смерти.

– Я думал, что если один раз жалость сработала, то она сработает и во второй, – потерянно произнес он. – Ты из жалости согласилась на помолвку, значит, бедный жених более предпочтительней, чем богатый.

Я раздраженно развела руками. Как ребенок, честное слово!

– Ты же понимаешь, рано или поздно все бы открылось.

– В моем случае луче поздно, – пробормотал он и громче: – Конечно, после свадьбы я бы все рассказал, но тогда бы ты никуда не делась. А вот сейчас я боюсь, как бы мне не пришлось начинать все сначала.

Я вопросительно подняла бровь.

– Боюсь, что еще полгода поцелуев в щеку я просто не выдержу, – он прямо на меня посмотрел. Глаза в глаза. Голодным жадным взглядом, словно отпуская внутреннего зверя на свободу.

Сердце забилось где-то в горле, от волнения ослабели ноги.

– Жалость ни при чем, – выдохнула я вдруг севшим голосом.

– Что? – он подался вперед, отшвыривая розу в сторону, мышцы напряглись как перед броском.

– Я бы никогда не согласилась на помолвку из жалости, – повторила я, не разрывая взгляд.

Хорн вдруг крепко схватил меня за руку и потащил обратно, к еще не отъехавшей карете. Открыл дверцу, почти грубо затолкал меня внутрь и что-то крикнул кучеру, от шума крови в ушах я не услышала. Быстро запрыгнул сам и карета тут же тронулась, загрохотав колесами по брусчатке.

– Куда мы едем? – поинтересовалась я через время, видя, что Хорн не собирается ничего объяснять, а сидит напротив, вцепившись обеими руками в сиденье, и неотрывно на меня смотрит.

– В храм. Венчаться. Мне надоело тебя каждый раз спрашивать, – он говорил короткими рубленными фразами, словно гвозди заколачивал. – Ты любишь меня, я люблю тебя. Тянуть дальше бессмысленно.

– Но ведь сейчас уже поздно. Храм закрыт.

– Золото решает все. Теперь мне нечего скрывать. За десять золотых они не только храм откроют, но и будут всю ночь гимны петь за наше здравие.

– А, может, завтра? – мной вдруг овладела робость.

Такой Хорн пугал. Куда-то делись его мягкость, очарование, смешливость. Сейчас он был похож на натянутую струну. Тронешь и зазвенит.