Второе но — как его, смерть-зонд то есть, продать? Нет, кому — это Брем знал четко: на Ганимеде, в Окси-сити, в Западной Сфере, на минус шестом уровне, есть офис некоего Сванга Напураджа. Он сам берет всякую милитарскую мелочовку, но связан — Брему об этом рассказывал Дон Мигель, да и другие, — с серьезными людьми. Через Сванга вполне можно пристроить смерть-зонд.
Ну и третье но — что делать с Базилем и его ребятами? Брем был ярусником и знал — в любом, хоть в каком вопросе нельзя давать заднюю и проявлять слабину. Слабина — это распахнутая дверь: заходи кто хочешь, бери что хочешь, делай что хочешь. «Вэлкам, бразас, я сдался!» И когда Брем… Нет, не так — если Брем доберется до базы и скажет: «Я нашел смерть-зонд», то придется делиться. Потому что Белый Эгг сядет рядом, хлопнет по плечу и, нехорошо улыбаясь, заведет длинный разговор со всякими аллегориями и прочими мемами и цитатами про то, что одна мышь готовилась к зиме и нашла грузовик, полный зерна, но не смогла сдвинуть его с места, чтобы докатить до норы, да так и замерзла с голода на хрен.
А конопатый О’Нилл предложит создать закрытое акционерное общество по продаже смерть-зонда и выпустить акции, которые будут распределены между всеми «нашими парнями». И начнутся крики, и ругань, и споры, и даже дойдет до драки.
И когда все проорутся, встанет Базиль, усмехнется и негромко, нет, не скажет, а объявит: смерть-зонд продаем тому-то и тому-то, там-то и там-то; он, Базиль, попробует договориться на столько-то миллионов фантиков, хотя и не обещает, и все получат равные доли, а вот этот сукин счастливчик сын Брем — две доли, потому что так же справедливо, разве нет? И все опять заорут, на этот раз радостно, и начнут тормошить Брема, и кто-то достанет флягу, а кто-то запустит смок-машину, и по отсеку базы поплывет горьковатый дымок «шишиги»…
— Ни хрена подобного! — вслух сказал Брем, громко и раздраженно — он настолько ярко представил, как все будет, что реально психанул и едва не пнул со злости торчащий из ледяного крошева ус смерть-зонда. — Две доли… справедливо… А болт без резьбы не хотите?! Да пошли вы!
От обиды Брем даже забыл, что нужно бояться. Боевые транквилизаторы, входящие в медкомплект скафандра, притупляли естественное чувство страха, но не гасили инстинкт самосохранения, однако сейчас Брему было наплевать на все. Термоядерный взрыв? Да пожалуйста, как визор обсморкать! Только это будет его, бремовский, личный термоядерный взрыв, его собственные восемь сотен мегатонн. Все восемь сотен, а не две доли «по справедливости».
Брем не знал, что такое жадность. На Нижних ярусах, где прошло его детство, такое понятие просто отсутствовало. Жадность можно понять и осудить только тогда, когда люди знают, что такое щедрость, а на Нижних ярусах о щедрости никто никогда не слыхал. Поэтому любая дележка воспринималась просто как грабеж, а словечко «справедливость» было чем-то вроде ругательства.
Когда кого-то хотели надуть, всегда говорили о «справедливости».
— Я не из таких, — пробормотал Брем, водя пальцами по мутной ледяной линзе. — Меня вам не провести… Так, нужно успокоиться. Глюкоза… Одна инъекция. И питательная смесь. А потом нужно подумать, как спрятать эту штуку… Усы…
Брем в очередной раз посмотрел на уходящие вверх черные стволы усов. Он представил, как эти черные щупальца торчат из сизо-зеленого марева облаков и их видят с орбиты парни Базиля.
— Да ну, бред, — сказал Брем и обрадовался, что уже может мыслить нормально. В самом деле, кто разглядит тонкие усы с расстояния в несколько сотен километров?
— Значит, нужно просто уходить, — Брем повернулся к «раме». — Медленно и печально. По мусингам. Топ-топ. А потом думать. Крепко-крепко думать…
И едва только он это сказал, как память услужливо подсунула ему график прохождения их орбитального комплекса, «орбача», как его называли скраперы, вокруг Тритона. Четвертого числа он прошел над Меццорамией, пятого — над полюсом, шестого — над «Дынной коркой», седьмого — над югом Ксанады, восьмого, то есть завтра, пересечет Ацтлан, а девятого будет здесь, над Первой террасой.
Брем прикрыл глаза, представив «орбач», их базу и передвижной дом. Красный шар бытового отсека, увешанный ловушками цилиндр реактора, похожий на ромашку причальный модуль, из-за которого Базиль называл орбитальный комплекс «Звездорылом».
…И ползет этот самый «Звездорыл» на тридцати километрах, растопырив свои тентакли, по орбите, ковыляет себе во мгле и особо ни о чем не беспокоится. А два десятка парней у него на борту — тем более.
И тут снизу — усы: здравствуйте, товарищи скраперы. Это мы, смерть-зонд. Пожалте бриться.
Брем «отжмурил» глаза, криво усмехнулся. Это было уже даже не везение.
Это, сука, судьба. Рок и фатум.
Что делать, он сообразил сразу. Сообразил — и даже кивнул, словно это понимание ему только что озвучил некто невидимый и неслышимый. Ну а чего? Тридцать два энергопатрона. Вибробур в режим плазмогенератора. Если на каждый ус уйдет по три патрона, у него даже еще останется штук шесть, и можно будет скоротать ночку, ни в чем себе не отказывая.
— «Глушняк», так твою и этак… — пробормотал Брем, а руки словно бы сами собой уже открывали багажный отсек «рамы», и энергопатроны ложились на ледяное крошево — такие солидные, такие надежные, дающие то, чего так не хватает в здешних ледяных палестинах, — энергию, а значит, жизнь. — Ничего, парень, ничего. Усы откалиброваны на «толстяка», они не сработают. Это же просто антенны, нанотрубки и всякая графеновая тугоплавкая дрянь…