Он все-таки расшнуровал ботинки, поскольку ноги уже просто сводило судорогой. Стало значительно легче, но было понятно, что это полумеры: рано или поздно берцы все равно придется снять.
В помещении царила кромешная тьма, поэтому все приходилось делать на ощупь. Захаров не знал, сколько еще придется провести в этом каменном мешке, поэтому старался экономить аккумуляторы.
Несколько раз он все же включал фонарик, чтобы глаза не отвыкали от света. В дрожащем желтом сиянии был виден все тот же неподвижный механический паук на стене — с огнестрельной трубкой, направленной прямо в лоб Захарову. С добрым утром, короче.
Кроме того, Юрий помнил, что лишение человека света вообще-то считается довольно серьезной пыткой. Он очень ощущал это спустя пару часов, проведенных в полном мраке, когда мозги от жуткого сенсорного голода начинали закипать в черепной коробке. Свет приходилось ненадолго включать, чтобы окончательно не сойти с ума.
Еще одной ощутимой пыткой была тишина. Юрий неоднократно пробовал заговорить с Гармом, но тот упорно молчал. Лишь велел пару раз не сходить с места до появления охранников.
В абсолютной темноте и глухой тишине стиралось ощущение времени. Сидя в этом каменном мешке, Юрий спустя какие-то минуты после выключения света уже не мог сказать с уверенностью, сколько провел здесь, под охраной обезумевшей охранной системы.
Впрочем, способ узнавать точное время он совершенно внезапно нашел.
Время знал Гарм, который мог выходить в глобальную Сеть. И, когда Захаров безо всякой надежды поинтересовался в темноту, который уже час, сторожевой пес неожиданно ответил: видимо, такую информацию сообщать нарушителю устав конвойной службы позволял. Чтобы мерзавец, так сказать, считал минуты до появления ментов. Такое ироничное общественное наказание.
К одиннадцати утра, ополоумев от нестерпимого зуда в ногах, Захаров все-таки стащил берцы. Сделать это оказалось нелегко: было полное ощущение, что ноги увеличились в размерах раза в полтора, как воздушные шары, с натягом распирая армейские ботинки изнутри. Снимать берцы оказалось тяжко и нестерпимо больно — они нещадно обдирали подъем и застревали в пятке.
Все же ему удалось справиться с обувью. В мокрых от пота носках было холодновато, однако минут десять Юрий, разминая ступни, наслаждался ощущением безграничной свободы в ногах.
Проблему тишины вскоре тоже удалось решить. Он просто начал вслух размышлять над буддийскими коанами. В отличие от апорий Зенона многие из них не имели однозначного физического истолкования, как ситуация с Ахиллесом и черепахой, поэтому Захаров почти ощущал, с каким жадным любопытством прислушивается к его словам Гарм. Из свода мирового религиоведения и физических законов подобрать к ним решения было невозможно.
И сторожевой пес наконец не выдержал:
— Звук падения дерева в лесу в полночь будет точно таким же, как и в любое другое время. От солипсизма наблюдателя распространение звуковых волн не зависит.
— Это потому, что ты таких книжек начитался, — сварливо заявил Захаров. — В жизни-то люди книжкам особо не доверяют. Поэтому у них нет точного ответа, как звучит падение дерева в двенадцать часов ночи в чаще леса.
Это была еще одна штука, которую очень хотел постичь Гарм: почему люди зачастую ведут себя самым нерациональным образом и верят в недоказуемое.
И Захаров наглядно собирался продемонстрировать ему это:
— А как по-твоему, что можно налить в бочку без досок и обручей?..
Прошел день. Есть в подземелье было нечего, поэтому Юрий начал испытывать нестерпимые муки голода. Это было бы еще полбеды, но ему мучительно хотелось пить.
Он прикинул: в состоянии покоя, при не очень высокой температуре окружающей среды — без воды у него будет примерно неделя. Плюс-минус. Потом кровь загустеет и начнет с трудом продвигаться по сосудам, откажут почки, начнутся необратимые изменения в головном мозге. После чего наступит смерть.
Надо было поспешить.
ebooksa