История крестовых походов

В 1159 все сирийские владетели были поражены и встревожены походом греков. Дело в том, что император Мануил со второго крестового похода не терял из виду Антиохию и прилежащие страны, но до сих пор при всех попытках приобрести там большую власть, имел только плохой успех. Потому что в 1150 г. он, как уже было замечено, получил остатки графства эдесского, но тотчас опять потерял их. Потом, когда к Констанце со всех сторон приставали с предложениями второго брака, он тщетно, старался предложить ей греческого принца. Затем он вступил в войну с армянским князем Торосом и при этом лишился городов нижней Киликии, которые были в византийских руках со времени императора Иоанна. Наконец, он побудил князя Райнальда Антиохийского воевать с армянами, и тот по своей дикости без всяких колебаний напал на старых друзей крестоносцев; но когда награда, обещанная за это императором, получена не была, то Райнальд сделал в 1157 г. дерзкий набег на византийский Кипр и страшно опустошил прекрасный остров. Но в противоположность этому, в то же время отношения греческого двора к Иерусалимскому государству стали лучше, чем когда-либо прежде, когда король Бальдуин в том же 1157 году отправил в Константинополь торжественное посольство, просил себе в жены принцессу из дома Комненов и действительно получил внучку императора, прекрасную Феодору, с богатым приданым. Поэтому Мануил думал, что настало время лично явиться в Сирию и распорядиться тамошними делами по своей верховной воле. Едва он вступил с сильным войском в Киликию, то сначала Торос бежал в ближайшие горы, потом Райнальд смиренно просил прощения и наконец Бальдуин явился с вежливым посещением к своему высокому родственнику. Король был с почетом принят в императорском лагере; но армянин должен был уступить часть своей страны, и остаток ее сделать византийским леном, а упорный князь Антиохии был прощен только тогда, когда он с обнаженной головой и босой, на коленях подавая обнаженный меч, признал верховную власть константинопольского императора.

Из Киликии Мануил пошел в Антиохию и здесь среди франкских князей задавал блестящие праздники, а именно рыцарские турниры, в которых он возбуждал удивление силою своей руки; затем он двинулся отсюда с большим блеском дальше на восток, чтобы здесь, воевать с Нуреддином. Между тем у него не было намерения в серьезной войне померяться силами с могущественным эмиром Галебским; он хотел только дать крестоносцам какое-нибудь доказательство своего превосходства; и так как Нуреддин также совсем не хотел ослабить свое войско против греков, то вскоре дело кончилось миром, по которому эмир вернул свободу многим тысячам христианских пленных, особенно тем рыцарям, которые попали в его руки в битвах при Баниасе. Император был рад, что ему удалось достигнуть этого успеха, и тотчас затем оставил Сирию, потому что у него были настоятельные заботы дома.

В течение следующих лет крестоносные государи имели бы хороший случай для правильной войны против Галеба или Дамаска, потому что греческое войско ушло, а в то же время Нуреддин был занят войной с малоазиатскими сельджуками. Но они удовольствовались смелыми набегами на неприятельскую область, которые доставляли, правда, королю Бальдуину много добычи, но князю Райнальду, который наткнулся на превосходящую его силу, стоили тюрьмы в Галебе (ноябрь, 1160). И как только после этого Бальдуин успел кое-как защитить Антиохию, то Сирию опять стали беспокоить греки, хотя и не силою оружия. Мануил, первая жена которого, немецкая графиня Зульбах, тем временем умерла, хотел теперь взять себе в жены принцессу одного из княжеских домов на Востоке. Можно было колебаться между графиней Мелизендой Триполисской и принцессой Марией, дочерью Констанцы Антиохийской. Греческие послы выбрали сначала первую, но потом остановились на второй, потому ли, что графиня была болезненна, или на их выбор подействовали антиохийские интриги. Граф Раймунд III Триполисский отомстил за оскорбление своей сестры диким морским грабежом на греческих берегах; но антиохийская Мария стала женой Мануила, хотя Бальдуин опасался, как бы на основании этого брачного союза император не заявил новых притязаний на Антиохию.

В таких жалких делах прошло правление и жизнь Бальдуина III. Он заболел, будучи только 32-х лет от роду и в полном расцвете сил, как говорят, от отравленного лекарства, которое ему дал врач графа Триполисского, и умер, 10 февраля 1162, горестно оплаканный своими людьми за свою храбрость, изящество и любезность.

Король Амальрих

Бальдуин III не оставил наследника и поэтому преемником его на троне был его брат Амальрих. Новый король был очень непохож на умершего. Он владел, правда, большой физической силой, был страстным охотником и выносливым воином, с юных лет старался научиться всем тогдашним наукам и до конца своей жизни остался любознателен. Но рядом с пленительной красотой, которою отличался Бальдуин телом и душою, толстая некрасивая фигура Амальриха, его несвободная речь и сухие сдержанные манеры с самого начала производили неприятное впечатление. Он постоянно искал также чувственных наслаждений, с безмерной жадностью требовал денег и в своей политике знал только одну руководящую мысль, которую разделяло с ним большинство его роскошного рыцарства, именно, чтобы удалось приобрести как можно больше богатств и жить в блеске и довольстве.

В это правление у Иерусалимского государства едва ли была другая перспектива, кроме того, как все больше приближаться к окончательному падению в пропасть, когда притом врагами его руководила превосходящая сила Нуреддина. Но опасность, в которой поэтому находились сирийские христиане почти с самого начала нового правления, еще чрезвычайно усилилась вследствие внешних затруднений. Дело в том, что некогда столь могущественное государство Фатимидов уже довольно давно пришло в глубокий упадок: каирские халифы погрязли в гаремных наслаждениях и дворцовых революциях, и честолюбивые военачальники захватили всю власть в качестве визирей, не дав за это государству новой силы, потому что всякий раз после короткого промежутка времени один счастливый временщик был свергаем другим. Но в эту минуту не только визирь Шавер избег оружия своего соперника Даргама, но когда этот последний велел перебить всех не перешедших на его сторону офицеров и таким образом лишил египетское войско его лучших предводителей, Шавер бежал в Дамаск к Нуреддину и просил его о помощи.

Задача, которую должны были исполнить христиане при таком положении вещей, была так очевидна, как только возможно; правда, в прежние годы они вели тяжелые войны с Египтом и еще в последнее время их беспокоили с Нила сухопутные войска и флот, но серьезных опасений с этой стороны уже давно не могло быть в Иерусалиме. И когда политика Нуреддина направилась на Египет, то выяснилось с полнейшей очевидностью, что у крестоносцев, как и у Фатимидов, не было более опасного врага, как сельджуки. Поэтому те и другие должны были бы подумать о том, чтобы взаимно поддержать друг друга в сохранении их самостоятельности, но этот вывод был особенно важен для иерусалимцев, которые уже однажды сделали непростительную ошибку в эмирате Дамасском, предав слабого магометанского соседа самому могущественному враждебному государю. Если бы теперь они повторили ту же ошибку, но уже не с небольшим эмирством, а с обширным и богатым государством Фатимидов. то, без сомнения, они погибли бы навсегда[54].

Но подобные соображения не укладывались в голове Амальриха. Когда он услыхал, после какой борьбы Даргам завладел визирством, его единственной мыслью было то, что теперь благоприятный случай вынудить с Египта контрибуцию, и поэтому он вторгся с войском в эту страну. Но в то же время Нуреддин исполнил просьбу Шавера и отправил на Нил одного из своих лучших полководцев, храброго курда Ширку. Началась жестокая война. Даргам был убит своими собственными людьми, Шавер стал опять визирем, Амальрих вернулся без всякого успеха в Иерусалим, а Ширку остался в Египте, чтобы охранять там интересы своего господина. Так одним ударом было сделано то, чему христиане должны были бы помешать всеми своими силами, и для них было незаслуженным счастьем, что, несмотря на все это, им представилась еще раз возможность спасения от смертельной опасности. Потому что Шавер скоро принял присутствие Ширку в Египте за угрозу против себя и потому призвал на помощь иерусалимцев. Амальрих последовал приглашению в 1164, вместе с Шавером окружил храброго курда в Бильбеисе и через три месяца принудил его к отступлению. Но Ширку с непоколебимою гордостью покинул Египет, он сам, как последний солдат в войске, готовый к бою, шел с топором в руках. Один христианский рыцарь подошел к нему с вопросом: «К чему такие меры? Разве вы боитесь, что договор (по которому войско Нуреддина могло свободно отступить) для нас не свят?» — «Вы не посмели бы его нарушать», — спокойно отвечал Ширку и продолжал свой путь.

Между тем Нуреддин, конечно, не остался праздным. Сначала он предпринял поход против Триполиса, но по дороге на него напали христиане и обратили его в бегство с большими потерями. Несмотря на то, он вскоре после этого появился перед антиохийским замком Гаримом и тесно обступил его. Чтобы спасти этот важный пункт, антиохийцы под предводительством понемногу возмужавшего молодого князя Боэмунда III, сына Раймунда и Констанцы, соединились с триполисцами, армянами и несколькими знатными французскими пилигримами. Нуреддин отступал перед ними до тех пор, пока они в необдуманном преследовании не разрознили своих отрядов. Тогда он нагрянул на них, разбил их войско и, кроме важных рыцарей, взял в плен самого Боэмунда и Раймунда Триполисского. Он ревностно воспользовался этой победой и ему в конце концов удалось даже захватить обе пограничные крепости Антиохии и Иерусалима, Гарим и Баниас, из-за которых давно шла война.

При известии об этих неудачах Амальрих поспешно вернулся из Египта, и его первым делом на Родине была попытка выкупить взятых в плен князей. Это удалось ему чрезвычайно скоро относительно Боэмуида, которому Нуреддин оказывал особенное внимание, вероятно, вследствие его родства с императором Мануилом, между тем как Раймунд получил свободу только после восьмимесячного заключения. Но в войне король не только не достиг хотя бы такого частного успеха, но потерял еще несколько замков, взятых Нуреддином, и при этом испытал и то, что было еще хуже материальной потери, а именно, что христианские гарнизоны из трусости или за деньги покидали доверенные им стены[55].

Между тем спустя немного времени внимание христиан опять было обращено главным образом на Египет. Потому что Ширку во время своего первого пребывания в этой стране ясно увидел, что халифат Фатимидов держался на очень хрупких основах, и потому он настоятельно убеждал своего властелина позволить ему военный поход для завоевания всей Нильской долины. Осторожный Нуреддин некоторое время не решался принести жертву такому рискованному делу; но наконец, когда его собственное религиозное настроение было в пользу войны против шиитских Фатимидов, он не стал противоречить и в начале 1167 г. послал Ширку искать счастья с небольшим, но хорошим войском. Как только Амальрих услышал об этом, он также пошел в Египет и был принят Шавером с распростертыми объятиями. После того как египтяне соединились с иерусалимцами, Ширку был слишком слаб, чтобы выдержать битву. В продолжение нескольких недель войска стояли у Нила, наблюдая друг друга. Затем курд ушел в Верхний Египет, нанес там значительные поражения слишком поспешно погнавшемуся за ним Амальрнху, быстро вернулся к северу и с частью своего войска занял многолюдную Александрию. Но, когда этот город окружили все его противники и там начался голод, Ширку должен был радоваться, когда ему позволили во второй раз безнаказанно оставить Египет. После этого иерусалимцы вернулись на родину в августе 1167, довольные и богатые честью и звонкой наградой.

Союз слабых против сильного оказался действительным и теперь как четверть века назад, во времена короля Фулько и визиря Анара; и теперь христиане, может быть, могли бы надолго извлечь из него пользу, если бы сколько-нибудь были способны к обдуманному действию. Как говорят, в Каире, с лета 1167 г. остался даже постоянный франкский гарнизон; и вознаграждение, которое Шавер обещал своим союзникам за будущие труды, составляло ежегодно не менее 100.000 червонцев. Но большой успех, которого достигли иерусалимцы, вовлек их к преступной заносчивости. Амальрих требовал все больших груд египетского золота; орден иоаннитов, который пришел в упадок вследствие дурного управления, надеялся поправиться опустошением богатой страны, напрасно возражали против этого отдельные вельможи государства и особенно тамплиеры; жадность к деньгам у большинства была слишком сильна и таким образом был решен бессмысленный и недостойный разбойничий поход против Шавера. У иерусалимцев осталось при этом лишь настолько сообразительности, что темно предчувствуя тяжелую беду, которую добровольно на себя накликали, они просили императора Мануила принять участие в войне против Египта. Но когда от византийского двора пришел утвердительный ответ, у них опять недостало терпенья подождать прибытия греческого флота, и они на свой страх вторглись с ужасными опустошениями в страну Фатимидов в ноябре 1168 г.

Наказание за это бесчинство не могло заставить себя ждать. Правда, Шавер уговаривался с иерусалимцами о цене, за которую они бы ушли, и даже внес значительную долю громадной суммы в два миллиона червонцев, которой они требовали, но вместе с тем в отчаянии от притязаний христиан он просил помощи у Нуреддина и, чтобы сделать свою просьбу настоятельнее, он заставил каирского калифа, Аладгида, послать властителю Галеба волосы своих жен, как знак глубочайшего бедствия, с такими словами: «женщины, волоса которых я тебе посылаю, заклинают тебя охранить их от позора, который ждет их со стороны франков». Нуреддин, которого Ширку уже давно побуждал возобновить египетские походы, не мог после того отказаться от подачи помощи и 8.000 человек отборного войска опять поспешно двинулись к Нилу под начальством Ширку. Когда это войско соединилось с войском Шавера, то испуганный и пристыженный Амальрих вернулся в Иерусалим. Ширку не преследовал его, но воспользовался благоприятной минутой, чтобы утвердиться в Каире. Скоро произошли раздоры между ним и Шавером, которые, однако, привели только к тому, что визирь был посажен в тюрьму и казнен. На его место халиф поставил самого Ширку, а когда последний через несколько месяцев умер, в визирстве наследовал ему его высокодаровитый племянник Салаэддин, обыкновенно называемый Саладином. Ему пришлось еще подавить попытку восстания египтян, которое он потушил с кровавой строгостью. Затем заболел халиф Аладгид и умер, а по свидетельству христиан — убит Саладином в 1171 г. Его потомки также были устранены и таким образом, после уничтожения фатимидского халифата, над Египтом стал господствовать Саладин под верховной властью Нуреддина, но вообще неограниченно.

Глубокий ужас овладел иерусалимцами, когда они узнали о последствиях своей преступной глупости. Соединение сил Египта и Сирии под одной властью было для них равносильно смертному приговору. Они и почувствовали это, и король Амальрих, вернувшись в начале 1169 года в последний раз из Египта, решился чрезвычайным посольством вымаливать помощи у Запада. Поэтому патриарх иерусалимский, архиепископ кесарийский и епископ акконский должны были отправиться к императору Фридриху I, к королям Сицилии, Франции и Англии, к графам Фландрии, Труа и Шартра и еще другим государям и вельможам. Но только что послы покинули сирийский берег, как страшная буря прибила их назад, и только несколько недель спустя двум новым послам, архиепископу тирскому и епископу баниасскому, удалось счастливо совершить морское путешествие на Запад. Здесь положение вещей благоприятствовало исполнению их желания потому, что папа Александр III уже несколько лет везде увещевал к денежному сбору и военным приготовлениям для Святой Земли; но в действительности было этим приобретено немного, потому что политическо-церковные раздоры, которые охватили всю римско-христианскую Европу, в особенности спор императора Фридриха с папой и ссора королей Франции и Англии, до сих пор и после не допускали значительных жертв для защиты Иерусалима. Правда, король Людовик VII проливал слезы при рассказе послов о бедствиях Палестины; Генрих II английский также был глубоко растроган тем же рассказом, между тем несколько значительной помощи нигде не обещали, и когда епископ баниасский умер в Париже, архиепископ тирский должен был один вернуться в Иерусалим, не достигнув существенного успеха.

Между тем король Амальрих получил совсем с другой стороны большую поддержку, но очень дурно ею воспользовался. Потому что летом 1169 года в Сирию прибыл византийский флот более чем в 200 судов, хорошо снабженный экипажем и припасами, для того, чтобы, как перед тем просили иерусалимцы, вместе с ними воевать против Египта. Но Амальрих и его рыцари после жалкого разбойничьего похода, который они сделали в конце 1168 года против визиря Шавера, не имели никакой охоты тотчас опять идти к Нилу. С другой стороны, они не решались также отклонить помощь греков, как несвоевременную, и таким образом снова сделали величайшую глупость, потому что медленно, вяло и неохотно делали то, что могло быть сделано с успехом только при быстроте и энергии. Только после многих замедлений они подошли поздней осенью 1169 г., вместе со своими союзниками, к сильной крепости Дамиетте. У Саладина было достаточно времени, чтобы обеспечить ее как можно лучше. Осадные меры неприятеля он встретил ловко и храбро. Скоро проливной зимний дождь промочил палатки христиан; голод мучил их, и иерусалимцы, которые были немного лучше снабжены, чем греки, жестокосердно сберегали запасы для себя одних; кроме того, пришло известие, что Нуреддин угрожал южной Палестине сильным нападением — одним словом, приходилось снять осаду: франкское рыцарство вернулось в Иерусалим, а большая часть греческого флота на возвратном пути была разбита сильной бурей.

В 1170 году оружие отдыхало в Северной Сирии, потому что эту область постигло страшное землетрясение. Триполис и Лаодикея страшно пострадали, а Антиохия была почти совсем разрушена. Галеб, Шайцар и Гимс также превратились в развалины. Правда, Палестина была пощажена этим бедствием, но зато здесь еще хуже действовало оружие неприятеля. Саладин штурмовал и уничтожал Газу, взял город Айлу на Красном море, которым до тех пор владели крестоносцы. Поэтому иерусалимцы едва ли бы могли долго сопротивляться натиску врагов, если бы как раз в ту минуту не явились особенные обстоятельства, для них благоприятные. А именно, Саладин желал, чтобы его очень независимое положение в Египте не было стесняемо вмешательством Нуреддина в тамошние дела и поэтому ему было очень кстати, чтобы сила христиан до некоторой степени сохранилась, как защитительная плотина между ним и Нуреддином. Поэтому он удовольствовался тем, что опустошил соседние с его страной иерусалимские области и сделал их неспособными защищаться, но дальше он не пошел; на этом основании он не вел серьезной борьбы из-за больших замков, Крака и Монрояля, которые лежали на главных соединительных линиях внутренней Сирии с Египтом, и так как Нуреддин также был очень занят на других границах своего обширного государства, то вследствие всего этого государства крестоносцев могли счастливо просуществовать кое-как еще несколько лет.

Но иерусалимцы чувствовали, что этим было приобретено немногое. С одними собственными силами они уже не могли больше выйти навстречу грозившей опасности; римский Запад, как видно из вышеуказанного, не дал им пока никакой надежды на достаточную помощь; тогда Амальрих решил в 1171 г. сам отправиться в Константинополь и снова выпросить греческую помощь, которою незадолго перед тем так недостойно злоупотребили. Его приняли блестящим образом; празднества следовали за празднествами, достопримечательности императорской резиденции удовлетворили его любознательности; поддержка военной силой была обещана по договору, но по крайней мере в эту минуту ее не дали, и таким образом положение Иерусалима и после этого осталось столь же опасным, как и перед тем.

Очень характерен был здесь крестовый поход Генриха Льва. Этот могущественный государь двинулся из родины в начале 1172, правда, не с настоящим войском, но все-таки с многочисленной свитой графов, епископов, рыцарей и оруженосцев, с различными опасностями дошел по старой дороге крестоносцев до Константинополя, откуда отплыл в Сирию. Ему конечно очень бы хотелось совершить в честь Спасителя какой-нибудь героический подвиг против неверных, но король и тамплиеры в виду страшной силы неприятеля, как говорят, воспротивились этому рискованному предприятию. Поэтому герцог мог высказать свое благочестие только пожертвованиями и завещаниями и еще в том же году вернулся домой. Его обратный путь лежал через Антиохию в Малую Азию. На полуострове его провожал дружески расположенный к христианам султан Килидж-Арслан II Иконийский. От Константинополя он направился по тому же пути, по которому пришел.

Последние годы жизни Амальриха, к которым мы теперь подошли, ознаменовались еще несколькими зловредными и гнусными событиями. В армянской Киликии незадолго перед тем насильственно захватил власть князь Малих, брат выше упомянутого Тороса. Он был в союзе с Нуреддином, и старые дружелюбные отношения своих соотечественников к крестоносцам изменил во вражду. Амальрих и Боэмунд Антиохийский двинулись против него войною в 1172 году, но не могли много против него сделать. Тогда глава ассасинов, «Старик с горы», заявил королю через своего посланца, что он готов сделаться христианином, если тамплиеры снимут контрибуцию в две тысячи червонцев, которую они брали с его подданных, живших по соседству с их замками[56]. Заявление не показалось слишком неожиданным, потому что по слухам как у старца Горы, так и у его народа издавна было расположение к христианству, и Амальрих принял это предложение с такой радостью, что даже объявил, что готов из собственной казны вознаградить тамплиеров за тот убыток, который должен будет понести орден. Но, когда после этого посланец старца Горы возвращался домой и был уже на границе области, где в то время было главное пребывание ассасинов, а именно в горах на северо-восток от Триполиса, тогда один рыцарь-тамплиер убил его и, конечно, расстроил этим все дело.