— А лодка развалилась. Она… взяла и развалилась вокруг тебя.
Хэл посмотрел на доски, покачивающиеся на воде футах в сорока от берега. Они ничем не напоминали крепкую, собранную вручную лодку, которую он вытащил из лодочного сарая.
— Теперь все хорошо, — сказал Хэл, опираясь на локти. Он зажмурил глаза и подставил лицо теплым лучам солнца.
— А тучущу ты видел? — шепнул Пит.
— Да, но теперь не вижу ее… а ты?
Они оба посмотрели на небо. По нему там и сям плыли пушистые облачка, но черной тучи нигде не было. Она исчезла, как он и сказал.
Хэл поднял Пита и поставил на ноги.
— В доме есть полотенца. Пошли! — Но он остановился, глядя на сына. — Ты просто с ума сошел: надо же вот так броситься в воду.
Пит поглядел на него очень серьезно.
— Ты такой храбрый, папа.
— Неужели? — Мысль о храбрости не приходила ему в голову. Был только страх. Такой огромный страх, что он заслонял все остальное. Если было что заслонять. — Пошли, Пит?
— А маме мы что скажем?
Хэл улыбнулся.
— Понятия не имею, парень. Что-нибудь сочиним.
Он еще помедлил, глядя на доски, плавающие в воде. Озеро опять стало почти зеркальным. Легкая рябь искрилась и блестела. Внезапно Хэл подумал о людях, приезжающих летом на озеро, людях, ему неизвестных. Возможно, отец с сыном забрасывают спиннинги на самых крупных. «У меня клюет, папа!» — кричит мальчик. «Ну так подсекай! Посмотрим твою добычу», — говорит отец, и из глубины возникает, волоча водоросли на тарелках, ухмыляясь своей жуткой приветственной ухмылкой… обезьяна.
Он вздрогнул… но это же было только предположение…
— Пошли, — снова сказал он Питу, и они зашагали вверх по тропинке через пламенеющий октябрьский лес к старому родному дому.