— А за пределами Черного? — Ты не вынесешь меня отсюда. Смертному это не под силу.
«Клин, — понял Рудошан. — Он имеет в виду клин. Пока он у меня — будет слушаться. Но вынести клин из Черного нельзя. Интересно, почему?»
— Когда будешь нужен, я позову! — сказал Рудошан, отбирая клин у Выра и пряча его за пазуху. Железо было теплое.
С тем же порывом ветра лесовик отступил за стволы. Подобрав топорик, Рудошан стегнул лошадь.
— Н-но, милая!
Выра не нужно было уговаривать — семенил рядом с телегой. Рудошан задумчиво гладил железку за пазухой. Было до странности увлекательно и одновременно жутко.
В глубине леса вновь завыли, на этот раз ближе. Выр тихо выругался.
Близился полдень. Если все пойдет гладко, они успеют миновать Черное задолго до темноты.
Первое время все шло как нельзя лучше, лошадка бодро трусила по тропе, раздвигая колючие ветви. Рудошан зыркал направо-налево, а Выр, то ли умаявшись, то ли еще почему, сидел на тюках и глядел назад.
Волка первым почуял конь. Всхрапнул и замер. Выр схватился за лук.
Зверь стоял у ствола сосны и мрачно глядел на телегу. Глаза его горели, ровно угли, даже в свете дня.
— Громадный какой, — побормотал Рудошан, тоже берясь за лук. И, с замиранием в сердце, позвал:
— Душа чащобы, выдь немедля!
Порыв ветра, упругий, как железная пружина, и глухой голос:
— Приказывай, хозяин…
Бочонок возник совсем рядом с волком, который сразу стал казаться мельче и даже хвост поджал.
— Вели этому, чтоб не чинил нам зла! — потребовал Рудошан.
Лесовик повернулся к зверю.
— Уходи!
Волк послушно канул вглубь бора.