Еще несколько секунд седой мрачно глядел то на Максаря, то на Тереха.
— Отведи их, пусть умоются, — велел он девушке, теребящей поварской колпак. — Живо.
— А вы, — обратился седой к белолицему и Климу, — если сцепитесь до завтра, заказывайте отпевал.
Максарь, скрипнув зубами, вогнал меч в ножны и, не глядя на Клима, пошел вослед девушке куда-то за стойку у дальней стены. Терех последовал за ним, тоже убрав меч.
Они по очереди умылись в большой дубовой кадке. Максарь утерся полотняной салфеткой, швырнул ее на пол и вышел вон, все так же избегая смотреть на Клима. Девушка подала вторую салфетку Климу, и негромко предупредила:
— Берегись его.
Клим подал ей мокрую салфетку.
— Спасибо.
На секунду он поймал взгляд ее умопомрачительно зеленых глаз и повторил:
— Спасибо.
Клим хотел спросить, как ее зовут, но почему-то не решился.
Когда Терех вернулся в зал, его окликнул Гордей:
— Эй, парниша! Пойдем со мной.
Клим повиновался. Они вышли на площадь. Часы на башне пробили десять — всего час минул с тех пор, как вошли в таверну.
«В этом городе все происходит на удивление быстро…» — рассеянно подумал Клим.
— М-да, — сказал Гордей. — Зря ты с Максарем связался.
Он помолчал.
— Сегодня его можешь не бояться, слово Влада — закон. А с утра готовься постоять за себя.
Клим пожал плечами и погладил рубчатую рукоять меча. Постоять за себя впервые ему пришлось в семь лет и с тех пор он здорово поднаторел в этом искусстве.
Смеркалось; они шли засыпающим городом к казармам. Гордей молчал, Терех молчал, город молчал, и лишь сверчки монотонно верещали на чердаках.