Спустя какое-то время он велел погасить основной костер и всем уйти куда-нибудь с глаз долой. Уже рассвело, хотя низкие тучи скрывали красное иллурийское солнце. Люди и арранки неохотно убрели за одинокий пологий холм, у едва тлеющего зеленоватыми искрами костерка остался лишь Тарус.
Вишена появился незадолго до полудня. Его нельзя было не испугаться: массивное, покрытое темной шерстью тело, сплошь в тугих буграх мускулов, могучие когтистые лапы, вечно оскаленная клыкастая пасть и маленькие горящие даже в свете дня глазки, не выражающие ничего кроме ненависти.
– Ну и ну! – прошептал Боромир. – Страшилище… Помните, похожее в личине Омута к нам в селение заявилось?
Тарус что-то негромко говорил оборотню. Долго. Что именно – издалека было не разобрать. То и дело хватаясь за висящие на шее амулеты, чародей указывал то на Вишену, то на воткнутый в землю меч.
В конце концов усилия Таруса вознаградились, оборотень приблизился к мечу, тяжело кувыркнулся над гардой, и приземлился на траву уже человеком. Тарус медленно и устало осел рядом с ним.
– Все! – сказал Боромир вставая. – Пошли!
Вишена лежал без памяти, над ним сразу же склонилась Купава. Тарус вяло махнул рукой:
– Пусть отлежится… Сегодня никуда не пойдем. Устал я… Да и отоспаться всем надо.
– Я выставлю сторожей, – сказал Боромир и поискал глазами Анчу. – Одного человека и одного арранка. Так?
Песиголовец согласно кивнул.
Омут снова разводил костер; кто побрел за дровами, редкими тут на краю болот, кто доставал из сумок припасы. Вишену завернули поплотнее в его плащ и уложили у костра. Ран на нем не было.
День прошел быстро. Все отсыпались, пользуясь редкой возможностью, только часовые неслышно бродили вокруг стоянки. От болот, как путники убедились, можно было ждать любой пакости. Ночью вдалеке кто-то жутким голосом выл, чуть не на весь Аргундор. От этих звуков мороз драл по коже, а люди и арранки гадали, не насылают ли на них новых гадов из каких-нибудь мрачных мест. Едва рассвело все сочли за благо побыстрее убраться подальше от этих гиблых болот.
Вишена очнулся в предрассветной полутьме. Голова была тяжелая, как с похмелья. С ним что-то произошло накануне, но что? В памяти – пусто, сколько ни шарь. Последнее, что отложилось там – воткнутый в мох клинок Таруса и кольцо невысоких зеленых болотников, настырных и злобных. А вот потом что случилось? Никак не вспомнить.
Вишена приподнялся на локте и с удивлением не обнаружил на поясе верного меча с рунами на гарде. Он тревожно огляделся и увидел меч в ножнах рядом с собой. Тут же, в полушаге, спал Тарус, положив голову на свою походную сумку. Вишена редко видел спящего чародея. Раз или два до сих пор.
Прикрепив меч к поясу, он привстал. Вокруг погасшего кострища вповалку спали люди и песиголовцы, кутаясь в кондотьерские плащи или походные куртки. Оружие все держали под рукой. Всмотревшись в потемки, краем глаза различил часового, кажется кого-то из чикмов. Встал, отряхнув налипшие на плащ травинки, и бесшумно приблизился. Часовой, однако, услышал его, или шаги по земле учуял – обернулся тут же. Это был Пристень, хмурый ратник из дружины Роксалана. Вишена его узнал только перед самым походом. Рядом с ним, почти неразличимый на фоне темной земли, сидел на корточках песиголовец.
– Ожил? – спросил Пристень участливо.
– Да, вроде, – отозвался Вишена. – Только я не помню ни синь пороха… Чего было-то? Отбились от этих зеленых?
Пристень опустил голову.
– Отбиться-то отбились… Только Палеха они утопили.
Вишена виновато потупил взгляд.