Тарус молчал. Он ничего сейчас не мог поделать.
Крыланы вскочили на своих черных зверей и направились вослед Яру. За ними медленно отступали пехотинцы. Скоро под луной на болотах остались только те, кто пришел в Иллурию за последние четыре года.
– Ах-ты, ядрена вошь… – сплюнул в сердцах Боромир. – Мы действительно ничего не можем им сделать?
Тарус угрюмо кивнул.
– Но почему? – с жаром воскликнул Дементий.
– Яр вынес из руины Заклинание от Заклинаний. Он защищен от магии руин. А силой его сейчас не взять, – объяснил Тарус. – Не везет нам, однако… Здравствуй, Анча. Можешь ничего не рассказывать, я все знаю.
Купава перевязала руку Боромира и громко спросила:
– Кто еще ранен?
Ей ответило трое чикмов и Озарич. Остальные отделались царапинами. Все, кроме Палеха – тот уже, конечно, мертв. Первый из их отряда в Иллурии. Никто не сложил голову в руинах или при штурме замков – и вот, на болотах погиб один из чикмов. И вдобавок в чужой личине убрел незнамо куда Вишена, бросив свой волшебный меч и товарищей.
– М-да… Сходили к Драконьей Башне, нечего сказать, – проворчал невесело Боромир. Но он редко долго убивался из-за неудач. Что проку? Лучше подумать, как поправить дело. За это и уважали его спутники. – Дальше-то что, Тарус?
Чародей поднял взгляд от болот.
– Дальше? Первым делом, отыщем Вишену. Потом вернемся к Тинзкому мосту и узнаем, преуспел ли в походе Йэльм. А потом будем штурмовать Аргундор. Каждый со своим народом. Другого пути у нас нет.
Над ними вдруг пронеслась бесшумная тень, заслонив на миг луну. Кажется, это был один из крыланов.
– Дай-ка меч Вишены, – сказал Тарус дреговичу. – И в дорогу, незачем нам ждать на болотах…
Отряд двинулся на запад, к проливу. Аргундор провожал их злорадной полутьмой лунной ночи.
На сухое они выбрались когда забрезжил первый свет. Луна села с час назад и лишь звезды выхватывали из тьмы смутно видимую тропу под ногами. Тарус велел собрать дров и развести костер, а сам сел на жухлую траву и принялся копаться в своей видавшей виды сумке. Клок окровавленной шерсти Вишены-оборотня Тарус не выпускал из рук. Он извлекал из сумки высушенные травы и таинственные снадобья в пузатых пузырьках мутного цветного стекла. Перед ним была расстелена потертая волчья шкура, на шкуру он и складывал все, что появлялось из сумки.
Скоро костер, ожив, запылал на краю болот. Болота шептали, невнятно и глухо, словно сожалея об упущенных жертвах. Люди и песиголовцы чувствовали себя на редкость неуютно, ерзали у костра и поминутно озирались, бросая взгляды на просторы болот. Там, вдалеке, посреди клубящихся испарений, мерцали тусклые огоньки, медленно переползая с места на место. Даже рыдожанин-Омут не знал что это за огоньки, хотя видел их нередко и дома.
Тарус долго выбирал подходящее для чародейства место, прислушиваясь к чему-то внутри себя; потом развел небольшой костерок в стороне от основного, сжег несколько пахучих пучков травы, капнул в огонь из пары пузырьков и смазал воткнутый в землю меч чем-то темным. Пламя костерка окрасилось в зловещий зеленоватый цвет, а руны на лежащем тут же мече Вишены слабо зажглись. Звучали негромкие слова заклятья. Их никто не понял, да и не пытался понять. Чародейство – удел избранных. Спутники Таруса просто сидели поодаль у совсем по-домашнему потрескивающего костра и просили богов вернуть Вишену, верного спутника и храброго воина. Больше ничем помочь они не могли, ибо сейчас было время чар, а не клинков.
Наконец Тарус встрепенулся.
– Услышал! – прошептал он. – Теперь ждем!