Капитан опустил голову.
- Извините, ребята, - глухо проговорил он. - Оказывается, они погибли… еще двое суток тому назад. Мгновенная разгерметизация… никто из них даже ничего не почувствовал… не успел… В живых остался только экипаж… и то не все… Но я… никто из нас не знал об этом!.. Только перед самой эвакуацией…
Он виновато умолк.
Судорога сдавила горло Ярослава, и он задохнулся, не в силах вымолвить ни слова.
- Интере-есно, - протянул штурман “Паруса”. - Но вы же постоянно твердили нам про почти три сотни людей, нуждающихся в помощи! Может, вы все-таки знали, что они уже мертвы? А может, у вас вообще не было пассажиров и вы их придумали?
Меццанотти резко вскинул голову.
- Не порите чушь! - с вызовом сказал он. - Да, я предполагал, что мои пассажиры погибли. Но я сознательно продолжал указывать их в числе живых! Вы ведь были не первыми, кто принял мой сигнал бедствия! И не первыми, кто отказывал нам в помощи!.. Странное время наступило, господа! Когда-то закон Дальнего Космоса соблюдался безоговорочно. А теперь спасают лишь тех, кто, по мнению спасающих, заслуживает этого. Стит объявить во всеуслышание, что гибнут старики, дети и женщины - и это разжалобит даже самые черствые сердца… Но если вы скажете правду о том, что бедствие терпят три десятка молодых, здоровых мужиков…
Он сердито махнул рукой и отвернулся.
- Все равно непонятно, - не слыша своего голоса, выдавил Ярослав. - Траут же предлагал вам эвакуировать часть людей с “Сибеса”. И если вы знали… или хотя бы догадывались… почему вы не приняли это предложение?
- Потому что я не был до конца уверен в гибели пассажиров, - пожал плечами капитан “Сибеса”. - И потом… Представьте себя на месте человека, который бредет ночью по пустынной автостраде и внезапно осознает, что редкие машины, проносящиеся мимо него, никогда не остановятся, чтобы узнать, почему он просит помощи. Допустим, отчаявшись, он написал на плакате заведомую ложь о том, что в придорожном кювете лежит тяжело раненый ребенок, которого необходимо срочно доставить в больницу. И вот наконец кто-то из водителей останавливается, приняв этот вопль о помощи за чистую монету, а наш путник признается, что насчет раненого ребенка он соврал или пошутил… или даже ошибся… Как бы вы отреагировали на подобное признание на месте добряка-водителя?
Экипаж “Паруса” угрюмо молчал.
- А вот я знаю как, - продолжал Меццанотти. - Потому что до вас на мои сигналы откликнулся какой-то “товарняк”. Его трюмы тоже были до отказа забиты ценным грузом, и когда я попросил капитана взять на борт хотя бы часть моих ребят, он заподозрил что-то неладное, врубил форсаж - и был таков. Наверное, посчитал, что экипаж гибнущего лайнера не должен спасаться, бросая пассажиров на произвол судьбы. В принципе, этого типа можно понять: сейчас в Дальнем Космосе болтается слишком много всякой швали. Как и на ночных шоссе на Земле…
- А реактор? - послышался в тишине чей-то голос. - Про вышедший из-под контроля реактор ты тоже врал?
- Да какая, к чертям собачьим, разница?! - взорвался Меццанотти. - Если бы даже реактор не взорвался, мы все равно скоро загнулись бы!.. Что такое неполная герметизация, надо объяснять? А к этой прелести добавьте несколько суток полной голодовки, отсутствие воды и электричества да температуру чуть выше нуля по Цельсию!.. И неужели так важно, сколько было нас, нуждающихся в помощи: тридцать или двести восемьдесят? Или теперь вы считаете, что ваш капитан был прав, когда выбирал не людей, а чужих монстров?! Эх вы, звездолетчики!..
Ярослав почувствовал, как внутри него образуется ледяная пустота.
Как в тот момент, когда он нажал кнопку, чтобы разгерметизировать трюм.
Сирианцы погибли не сразу - видимо, благодаря своему особому метаболизму, - и какое-то время наружные датчики “Паруса” принимали непрерывный писк в ультракоротком диапазоне. Что это было - панический вопль ужаса или проклятия в адрес вероломных землян? Скорее всего, теперь этого никто не узнает…
Не помня себя, Ярослав шагнул к Меццанотти, но кто-то крепко взял его за локти сзади.
- Брось, Славка, - произнес над ухом голос штурмана. - Даже если мы выбросим этого подонка за борт, это уже ничего не изменит!
И тогда Айдаров развернулся и, не говоря ни слова, пошел прочь.