Смерть или слава. Чёрная эстафета

22
18
20
22
24
26
28
30

— Пусть его, — вздохнул Шадрин. — Ну, будь, Тазик!

Аленке налили чего-то липкого и сладкого.

С Тазиком у Шадрина сложились неплохие отношения. То ли схожие характеры повлияли, то ли еще что — но когда-то они заключили договор о территориях, сферах влияния и направлениях деятельности. Договор на словах, конечно, какие бумажки у вольных людей? И ни разу договор этот не нарушался. Были, конечно, мелкие непонятой из-за непомерной инициативы пешек, но виновные мгновенно выдавались пострадавшей стороне, выплачивалась компенсация, и дело затихало само собой. Короче, Тазик и Шадрон мирно существовали бок о бок, не мешая друг другу.

Другое дело — Плотный. Этот всегда был необуздан и своенравен, плевал на правила и авторитеты, слишком полагался на силу и недооценивал ум… В общем, Плотный Шадрина частенько заставлял хмуриться и вполголоса материться. Но не считаться с Плотным тоже было нельзя — он сплотил вокруг себя когорту таких же неуправляемых психов и представлял из себя серьезную силу на Волге. На «Волге» — тоже.

Слово за слово пролетели полчаса. В «Пальмиру» втек прилизанный хлыщ из директората, эдакий холуй-распорядитель. Пострелял глазками, нашарил Тазика с Шадроном и засеменил к их столику.

— Начинаем, господа! — торжественно прошептал он. — Прошу за мной!

Шадрин недоуменно оглядел зал — он не видел никого из директората, только веселящиеся компании за столиками. Хлыщ всем своим видом показывал, что предстоит выйти наружу.

«Надеюсь, недалеко пилить!» — раздраженно подумал Шадрин и встал.

— Килограмм! — велел он. — Останься с Аленкой.

Килограмм тяжеловесно кивнул. Жженый, понятное дело, увязался следом.

Они прошли в соседний бар — маленький и неприметный, без единой вывески. На пороге Шадрин остолбенел.

Зал был разгромлен. Словно толпа крепких ребят с ломиками вволю тут порезвилась. Не осталось ничего целого — только круглый стол посреди разгрома и легкие складные стулья. Стол и стулья явно принесли только что, уже после того как неведомые безумцы прекратили бесчинствовать.

За столом рассаживались бобры из директората — так и не преодолевшие страсть к официальным костюмам и галстукам деятели языка и развесистой лапши.

— Прошу! — пригласил Гордяев, единственный из директоров бывшей горнодобывающей компании «Волжская руда», кто не спешил садиться.

Плотный уже сидел с краешку.

Далеко в стороне устанавливали еще столики — для охранников. Шадрин жестом отослал Жженого; Тазик тоже.

— Поторопимся, господа. — Гордяев светски улыбался, отчего Шадрину невыносимо захотелось плюнуть в эту сияющую сахарную физиономию. — Ремонт уже начался, системы подслушивания могут восстановиться достаточно быстро…

Гордяев оглядел всех — пятерых директоров, нескольких хлыщей-советников и тройку вольных людей — и начал:

— Итак, все мы знаем, что предстоит обсудить. В таком составе мы еще не собирались, но смею заверить, что в этом… гм… некогда уютном зале находятся только те, кто подержал идею смены капитанства на нашем замечательном корабле. Так что собственно об идее говорить не придется. Поговорим о ее реализации. Мой помощник выскажет несколько небезынтересных, на мой взгляд, мыслей.

Встал коренастый малый с красной как помидор рожей. Шадрин с минуту мучительно вспоминал его фамилию, которую когда-то слышал, и вскоре вспомнил: Самохвалов. Точно, Самохвалов. Он вечно торчал около Гордяева во время переговоров — во всяком случае, во время переговоров Гордяева с Шадриным он неподвижно, как манекен, сидел в углу на диване.