Не мог я их выгнать, невзирая на то что очень хотелось. В конце концов, эти люди хотя бы не бунтовали против меня. Только лишь скользкий тип Самохвалов трижды пытался прорваться ко мне с какими-то заявлениями. Но Фломастер распорядился, и охранники довольно бесцеремонно заворачивали его на сто восемьдесят. А на третий раз, по-моему, вообще выпроводили за офицерский сектор — там вроде бы тоже кордон организован. Янка, умница, какое-то обращение к экипажу сочинила и даже на утверждение мне принесла, да только башка моя многострадальная наотрез отказалась воспринимать от руки начертанный текст.
Чужие тоже ждали. Не знаю, что они затеяли и о чем догадались. Историческая встреча с дипломатами союза, во время которой не хватало только флажков на столе и бутылок с минералкой, разносимых миловидными девицами в строгих деловых костюмах, то казалась мне каким-то чудовищным фарсом, то вполне толковым обменом любезностями.
Все-таки есть что-то неправильное в том, что человеческую расу на переговорах представляет вчерашний старатель. Как-то в старину кухарок уже допустили к управлению, и все прекрасно помнят, что из этого получилось.
С другой стороны, я не видел ничего такого, за что мог бы себя упрекнуть.
И все просто уперлось во время.
Мишка Зислис, обкурившийся своих вонючих сигар до одури, Лелик Веригин и Костя Чистяков отключились к исходу вторых суток беспомощности. Суваев с ненавистью таращился на мертвый шкаф с биоскафандром воспаленными глазами. Запасенный кофе кончился. То и дело забегал Фломастер и шепотом спрашивал: «Сколько уже прошло?» Будто у него своего хронометра нету.
Недавно я ответил ему: «Сорок три часа… с небольшим».
И снова погрузился в вязкую полудрему.
Я обещал чужим обсудить речь адмирала цоофт со своими офицерами. Можно сказать, что обсудил. Хотя обсуждение свелось к единственной реплике Суваева: «Да чего тут обсуждать… Пусть делятся технологиями с Землей, причем начинают немедленно. А мы потом проверим… Если сможем».
Вот-вот. Если сможем. Я был вполне согласен с Суваевым. И еще я подумал, что наше теперешнее нервное истощение очень похоже на ломку наркомана, лишенного зелья.
Корабль звал нас.
Интерфейсник толкнул меня на исходе сорок четвертого часа.
Откуда только силы взялись и куда делась усталость — это не у меня спрашивайте. Едва я схватился за интерфейсник, всех в рубке словно током ударило, а потом подбросило с невидимого пола.
По крохотному экранчику пробежала вереница цифр. Корабль совершал неторопливый выбор, а в мыслях билось однообразное: «Скорее! Ну скорее же!»
Через двенадцать минут я встал и хриплым голосом объявил:
— Рубка двигателей!
Это тридцать два километра, между прочим. И в запасе у нас четыре часа. С учетом того, что на борту имеются таинственным образом возникшие велосипеды, мы успеваем.
С собой я взял тройку канониров — Ханьку и двух старых приятелей из таких же, как сам, рудокопов. А старших разогнал по целевым рубкам и заказал отходить от шкафов дальше, чем на пять метров. И заставил каждого найти свой коммуникатор.
Гонку по пустым и темным транспортным рукавам я буду, наверное, помнить всю оставшуюся жизнь. Ползущее по потолку световое пятно точно над моей макушкой и тихий шелест каучуковых шин. Мы гнали в обход офицерского сектора, в обход жилых секторов, и спасибо, что никого не встретили по пути. Ни единую живую душу.
А в рубке двигателей я нос к носу столкнулся с невыспав-шимся и небритым Борисом Прокудиным. Он глядел на меня с немой невысказанной надеждой.
ebooksa