Они начали танцевать. Кудряшов вел умело. Следил за пространством и поворотами. Но без страсти, как учитель танцев с прилежной ученицей. Рядом кружились другие пары.
— Ты ведь послал его туда, — тихо сказала Зайцева.
— Что?
— Ты. Послал. Его. Туда.
— Что за вздор? Никто Сергея никуда не посылал. Он сам ушел.
— Откуда в таком случае ты знаешь, что я говорю о Сергее?
— Ну… — Кудряшов смешался. — Я виделся с ним… Он…
— Откуда ты знаешь, что я говорю о Сергее?
— Слушай, Ирина… — Кудряшов остановился и отстранился. — Не нужно разговаривать со мной в таком тоне. Я…
Зайцева выхватила заколку из волос и воткнула ее в открытую шею Кудряшова. Тот вскрикнул. Поднял руки, глядя на Зайцеву с ужасом. Выдернул заколку, отбросил, но тут же пошатнулся. Побледнел.
— Игла, — сказал он. — Игла шоешос. Гадина!
Танцующие пары замерли, музыка смолкла.
— Больно, очень больно… — Кудряшов тер пальцами раненое место. Потом рухнул на колени.
— Ты ненавидел его, — сказала Зайцева, нависая. — Ты завидовал ему, потому что я любила его по-настоящему, не как тебя. Ты всегда хотел его убить. Воспользовался случаем. Теперь ты тоже умрешь. Поделом!
— Окажите же ему помощь! — громогласно воззвал Каравай.
Штерн, раздвинув присутствующих, шагнул к содрогающемуся Кудряшову. Но даже не наклонился.
— Яд черных мажоидов, — сказал он. — У нас, увы, нет противоядия.
Задыхаясь, Кудряшов упал на спину. Начались корчи, изо рта пошла пена, но он все же смог произнести:
— Я не… убивал… Он говорил… Он верил… Грехопадение… и искупление… Время Адама и Евы… грехопадения… прошло… Теперь… только… искупление… Он… искупает…
— Нет, — сказала Зайцева, а потом повторила, каждый раз повышая голос: — Нет, нет, нет. Нет!