– Ты же знаешь, Яна. Я никогда так не делал и не сделаю больше. Я не знаю, что на меня нашло. Феромоны твоего «дьявольского копытца» отравили и меня.
– Если бы это было так… Я отказываю тебе, Мартин.
– Яна, скажи, что хотя бы подумаешь. Спасибо за новогодний подарок.
– Не сверни на нем шею, – встала она с высокого стула. – Я устала, пойду спать.
– Тебе всё же не безразлично, что будет со мной? – На Мартина жалко было смотреть.
– Дурак ты… – она приподнялась на мысочках, так как вышла к Мартину не на шпильках, а в тапочках, и сразу же стала много ниже, и поцеловала его в щеку. – Береги себя и свою шею. Она тебе скоро пригодится.
Яна резко развернулась и побежала, пряча слезы.
Суета Московского вокзала была похожа на муравейник – люди метались во все стороны, что-то волокли, тащили огромные тюки, дети плакали, носильщики кричали: «Поберегись!» Всю эту кутерьму заглушал голос объявлений, смысл которых было невозможно из-за гвалта уловить.
Яна с Олегом Адольфовичем заняли свои места в «Сапсане». Поезд тронулся.
– А поезд, действительно, быстрый, – припал к окошку Олег Адольфович.
– Ты бы не смотрел так. Голова закружится, – предостерегла Яна.
– А тут пиво разносят?
– Тут кофе и чай разносят, – с определенной интонацией произнесла Яна. – И пьяниц по кочкам тоже.
Олег Адольфович затих.
– О чем думаешь? – спросила его Цветкова минут через десять.
– Я страдаю.
– Да ты что! И о чем же, позволь поинтересоваться?
– Такой город… архитектура, Нева…Новый год… А я сейчас и вспомнить ничего не могу. Ничего я не видел, – посетовал Олег Адольфович.
– Пить надо меньше. Ты чего, как с цепи сорвался?
– У меня бывает. Когда вдруг возникает возможность расслабиться. Ты не волнуйся, я приду в себя. Спасибо, я понимаю, что ты позаботилась обо мне. Ты бы еще осталась в Питере, да? У тебя там Мартин, любовь-морковь…