Дверь звякнула замком.
– Вейкин, на выход.
Мартин встал, поставил банку на пол. В дверях он остановился.
– Ну, пока, мужики. А ты татуху со лба удали. Ты думаешь, что там набито «Жизнь – дерьмо»?
– Угу, – кивнул татуированный.
– Плохо твои кольщики английский учили. Ошибка в слове, а смысл получается совсем другой: «Вся жизнь – какашка». А это как-то несолидно.
Вейкина вывели из камеры.
По длинному коридору его завели комнату для допросов, и Мартин увидел Карла Штольберга. В черном костюме и черном кашемировом пальто он сидел на самом обычном стуле, но даже это он делал элегантно, закинув ногу на ногу. На лбу и переносице у Карла были небольшие синяки – результат внезапной схватки
Мартин прислонился к стене. Он весь был выпачкан в крови.
– Хорош… – прокомментировал Карл, – присаживайся. Эй, господа, снимите с человека наручники.
– Вы уверены? – спросил полицейский.
– Я требую.
Мартин сел за стол напротив него.
– Хорошее завершение дня? – уточнил Карл.
– Это как посмотреть, – ответил Мартин. – Пришел отомстить, добить, поглумиться? – уточнил он.
– Сколько темперамента и все мимо. Ты себя видел? По-моему, тебе и так хватит. А потом, почему я должен тебя добивать? Мы с тобой в одной лодке оказались. И я тебя понимаю, как никто другой, я всё это уже прошел, и до сих пор больно, – сказал Карл Штольберг.
– Это ты о чём? – напрягся Мартин, разминая затекшие запястья.
– Я когда-то потерял Яну и не смог ее вернуть, и ты останешься без нее. И мне всё равно, что ты скажешь. Шаткое у тебя положение. Я прочел это в ее глазах после нашей драки Ты теряешь ее, если уже не потерял.
– С чего ты это взял? Это всё твои фантазии. Ерунда.
– Уверен, что так и есть на самом деле. Сожалею.