— Ну-у! — шутливо воскликнул отец. — Тогда давай. И никаких проблем, действительно. А то мы вон со Стасем замаялись…
— Зря остришь, батя. Вы вот, родители, знаете, что у нас в школе неправильно организовано производственное обучение?
— Ну, брат, этак мы уморим дядю Степана с голоду, если начнем сейчас выяснять с тобой…
— Пусть, ничего с этим дядей не станется, — отозвался Пахомов. — Так почему ж оно, Дима, неправильное?
— А вы не знаете?
— Не-е-а, — прищелкнул языком Пахомов.
— А умные люди знают…
— Дима! — крикнул отец. — Ты что!
— Да подожди ты, Михаил, — попросил Пахомов. — Дай людям разобраться. Я действительно не знаю…
— С ним только завяжись… Репей! Там уже картошка стынет.
— Ничего не репей!
— Ты с нами ужинаешь или Стася будешь ждать? — строго спросил отец, и Пахомов понял, что тот может говорить с сыном и по-другому.
— Пусть идет, — шумнула с кухни мать. — Стась неизвестно когда вернется.
Гостиная вдвое больше «ребячьей». Посредине круглый стол на неуклюжих слоновьих ногах, под белой чисто выстиранной, подштопанной скатертью; стол, что называется, ломится — запружен тарелками и мисками с помидорами и огурцами, солеными и свежими, грибами, селедкой, колбасой, сыром. Закуски тесно жались к большому блюду, парившему пахучей рассыпчатой картошкой.
Эта комната служила Буровым и спальней. За платяным шкафом — две узкие деревянные кровати. Степана опять уколола обида за друга: «Неужели за двадцать лет работы он не заслужил лучшего жилья?»
Маша перехватила его взгляд и, будто повинившись, пожала плечами.
— Да, Степан Петрович, так и живем. Вот такие хоромы…
— Маша! — резко оборвал ее муж. — Приглашай же к столу.
Неловкость от крика Михаила придавила всех в этой комнате, и Пахомов, чтобы сбросить ее, обратился к Димке, который уже орудовал вилкой — нагружал свою тарелку.
— Так что же говорят умные люди про наше школьное производственное обучение?