— Вот песни вы хорошо пели, — провожая Пахомова на кухню, проговорил Иван Матвеевич. — По-настоящему хорошо, ей-богу… — Он налил в стакан чаю и, поставив его перед Пахомовым, вдруг спросил: — А действительно это твои песни? Ты что, в Индии был?
Пахомов кивнул, со смаком отхлебывая горячий чай.
— Ну, брат, не знал, — развел руками Матвеевич и присел на табурет перед Пахомовым. — Ты еще и песни, оказывается, сочиняешь.
— Я и сам не знал! — так же нетрезво хохотнул Степан. — То есть я, когда в студентах ходил, что-то там бренькал и мычал под гитару. А тут вот поехал в Индию, почти месяц там был и такого насмотрелся, что с горя или с радости, скорее с горя, даже песни эти написал. Но я их пел там немножко на другой лад. Это их здесь Вита аранжировала…
— Подделала? — спросил Митрошин. — А ту про Россию и Индию — тоже?
— Ту, по-моему, нет, — рассеянно ответил Пахомов, уже занятый другой какой-то мыслью. — Ну да бог с ними, этими песнями. Ты знаешь, Матвеич, что такое Индия?
— Слыхал…
— Вот и я слыхал! — загораясь каким-то непонятным Митрошину волнением, вдруг привстал Пахомов. — Это слезы и боль человечества… Ма-а-тве-и-ич, — простонал он, — нельзя смотреть на детей… Толпы голодных, нищих детей. Живут в коробках, ящиках и просто под открытым небом. Ужас… Рассказать нельзя. Это надо видеть. А тех, кто не хочет на это смотреть, топить в Ганге. Я до сих пор, стоит мне закрыть глаза, вижу этих несчастных. Знаешь, мне не жалко взрослых, они сами как-то виноваты в этой жизни… Но дети, дети — невинные души… Они-то почему? Я много там, в Индии, передумал: меня будто кипятком обварили. И вот тут вот, — он оторвал руки от стакана с чаем и прижал их к груди, — сдавило… Ты говоришь, без детей жизнь пустая, а я тебе скажу, ничего нет страшнее обездоленных детей. Ничего. Смерть и та краше… Когда видишь такое — стыдно жить. Стыдно…
— А что ж они так? — тяжело перевел дыхание Иван Матвеевич.
— Они многое сейчас делают, — отозвался Пахомов. — Допустили англичане… столетиями грабили эту страну. — Он умолк, прошелся по кухне, отдернул занавеску, посмотрел на засыпающий город.
Митрошину даже жалко стало Степана. «Да что же он там увидел, что до сих пор отойти не может?»
А Пахомов замер и, прикрыв глаза, прошептал:
— А земля богатая… По три урожая снимают. И все равно голодают, — опять повысил голос — Голодают так, что мрут. Конечно, не все.
— Они же спутники делают! — не выдержал Иван Матвеевич.
— Делают… У них все там есть. Мы были в деревнях, где пашут сохою и с пиками охотятся на зверей, а в городах — самые современные заводы и атомные центры… В этой стране как бы представлена в разрезе вся история человечества…
— Ты что, про них писать думаешь? — спросил Митрошин.
— Не знаю, — задумался Пахомов, — если и буду, то не теперь. Сейчас у меня другие планы…
— Пишешь не то, что хочешь, а то, что можешь, — повторил слова Пахомова Иван Матвеевич и насмешливо посмотрел на него.
— Да-а… — протянул Пахомов. — Чаще всего так и бывает… Но я после Индии и то, что могу, буду писать уже по-другому.
— Опять про нашу заводскую жизнь?
ebooksa