Поколение

Мысли шли легко, убаюкивающе. С того времени, как в четыре часа ее позвали к телефону и Прокопенко, для «порядка» покричав на нее в трубку: где она пропала, он телефон оборвал, — сказал, что Иван Матвеевич будет у них завтра, — с того момента ее мысли вдруг перестали скакать, выровнялись и текли уже вот так — успокоенно.

Милый Иван Матвеевич, как он обучал ее своей науке «выключаться»! И было это давно, в те запальные ночи, когда они испытывали новые реверсивные турбины Бурова и Ситковского. Завод тогда собирался запускать их в серию. Чтобы не мешать основному производству, испытания проводили ночами.

В то время еще не было ее лаборатории, она только создавалась, и испытания проводили прямо в сборочном цехе, на монтажных площадках.

Часов до четырех ночи все было нормально. Иван Матвеевич и Михаил Буров никому и головы не давали поднять. А после четырех людей начинал морить сон. Синие и красные линии, вычерчиваемые самописцами осциллографов, сливались, показания датчиков, которые Елена Сергеевна заносила в журнал испытаний, смешно перескакивали из строчки в строчку, и тогда появлялся Иван Матвеевич. «Носом клюете, курята? — И на всю монтажную площадку объявлял: — На пятнадцать минут шабашим!»

Сбавлял обороты турбины, а сам поудобнее усаживался на лавку или ящик, прислонялся крепко спиной к «упору» и, расслабив тело, мгновенно засыпал.

Тогда Елена Сергеевна впервые попала в сборочный и работала под руководством ведущего конструктора Пахомова. Она не то чтобы враждовала с этим заносчивым и самонадеянным конструктором, а все время выказывала свою независимость. Она и с Иваном Матвеевичем подружилась, чтобы досадить Пахомову. Пусть не задирает нос. Старик Митрошин и в ней признает инженера-конструктора.

А как он по-отцовски жалел ее! Наверное, видел, как трудно складывались у них взаимоотношения со Степаном Пахомовым. Она помнит все. Помнит, как Иван Матвеевич усаживал рядом с собой ее и других испытателей и «руководил» их сном.

«Расслабьте абсолютно все мышцы… Еще, еще… Мягко встряхните руками… теперь ногами. Сидите удобно? Теперь закрывайте глаза и мысленно шепчите: «Засыпаю… Засыпаю…» Еще, еще…»

Елене Сергеевне иногда удавалось уснуть под этот горячий шепот Ивана Матвеевича, но просыпалась она всегда с затекшими руками и ногами, еще более разбитая, с головной болью. Не многие усвоили науку Ивана Матвеевича. Степан Пахомов всегда говорил: «Я в это шаманство не играю», — и продолжал заниматься своим делом или удалялся побродить по цеху. Но зато те, кому привилась «митрошинская бацилла», чувствовали себя здоровыми, бодрыми, словно заново родившимися на свет.

Милый, добрый, справедливый Иван Матвеевич! Ее мысли все время ходили и бились вокруг него, вокруг той жизни, которая была там, в их родном городе и на их заводе… Завтра вечером старик Митрошин будет в их доме, а значит, вместе с ним в эту чужую ей, необжитую квартиру заглянет и та ее жизнь, что осталась там, в ее родном городе. Елена Сергеевна сразу переселила себя в ту жизнь и уже весь остаток дня шла за ней, не отпускала ее от себя. И ей стало хорошо и покойно, как бывало покойно там, в своем городе и на своем заводе.

Но все это был обман, «ложь во спасение», как бы сказал бесчувственный аналитик Пахомов. Эта ложь ей тоже не нужна, как не нужна та жалость к себе, от которой она должна непременно освободиться. И она это сделает. Сделает обязательно. Она сильная, а минутные слабости бывают даже у сильных…

Когда поезд метро приближался к станции, она открыла глаза и оглядела вагон и пассажиров. Людей все так же было мало. Лишь немногие входили и выходили, не тревожа ее. Шел тот редкий спокойный час в жизни подземного царства движения, когда станции принимали в свои бездонные чрева совсем мало пассажиров и так же мало выбрасывали их на улицы притихшей Москвы. Это был тот благословенный час, когда гигантский, суетный город будто переводил дыхание. Люди уже проехали с работы к своим домам, успели зайти в магазины, проехали и те, кто спешил в театры, кино, концертные залы, на матчи, а оттуда еще не возвращались. Будет еще одно усилие у города, когда люди начнут возвращаться из театров, вечерних учебных заведений, и тогда еще раз станции метро оживут, чтобы уже умолкнуть до шести утра.

Елена Сергеевна знала и любила тихий час в метро и старалась именно в это время «проскочить» из своего техникума к дому. Она всегда садилась в самый спокойный, второй от хвоста вагон и ехала почти тридцать минут, отдыхая за книгой или наблюдая за пассажирами, стараясь угадать их биографии. Этому ее очень давно, еще в годы их молодости, когда они ездили из общежития на работу на трамвае, научил Пахомов. Угадывание начиналось с возраста, профессии, семейного положения. Затем ставились более сложные вопросы, из которых складывалась судьба человека.

Пахомов, наверное, забыл эту игру, а она продолжала играть в нее, и там, в ее городе, у нее были десятки незнакомых людей, о которых она знала все. Они исчезали, появлялись, старели на ее глазах. Она знала их привычки, их одежду, даже радовалась их обновам. Но то было там, в ее маленьком городе. Здесь, в Москве, таких «незнакомых знакомцев» не заведешь, но она все равно играла в пахомовскую игру.

Елена Сергеевна не хотела думать о Пахомове, но опять вышла на него и тут же поняла, что ей обязательно надо дойти в своих мыслях до конца. Всегда выбирала горькую правду. Она, Елена Сергеевна, сильная.

Прогремел голос, объявивший следующую станцию, вздохнули и сдвинулись двери, и Елена Сергеевна опять прикрыла глаза. Начался самый большой перегон на этом маршруте. Поезд будет идти пять минут. «Матвеевич мог бы выспаться», — хотела защититься этой игривой фразой Елена Сергеевна, но тут же жалко улыбнулась, сознавая, что от себя нет защиты.

Пахомов обступил ее со всех сторон и требовал решения.

Там, в ее городе, была одна жизнь, ее уже не вернешь. Здесь — совсем другая, и ее нужно устраивать…

Господи, хоть бы Пахомов уехал куда-нибудь. Он же раньше уезжал и на полгода и больше… Она бы одна огляделась и решила все. Она же не может воровать, ходить из одного дома в другой… Не может…

Надо на что-то решаться. Надо уходить. Но ведь Прокопенко ее не отпустит. Он сделает все, чтобы сохранить свою репутацию порядочного семьянина. Страшный человек. Он поднимет всех на ноги. Настроит против нее Олега, весь мир, запрет ее в квартире, запечатает в ванной, если только она начнет бунтовать. Он так и сказал: «На моем пути сейчас ничто не должно стоять. Не затем я пробился в Москву».