Здравствуй, мишка!

К полуночи дождь стал выдыхаться. Я разыскал в рюкзаке сухие спички и выбрался из своего укрытия-склепа, чтобы развести костер.

У костра я высушил одежду, вскипятил чай, накормил щенка. Буран, согревшись и плотно закусив, растянулся у догоравшего костра и тут же заснул. Я присел на корточки у тлеющих головешек, закурил и прислушался. Дождь прекратился, и только с еловых лап нет-нет да и падали на прошлогодний осенний лист крупные, громкие капли воды. Тук-тук... — раздавалось то слева, то справа. Тук-тук... — постукивали по прошлогодним листьям капли, запоздавшего, осевшего на ветвях дождя сзади и впереди меня. И тут за редким стуком капель воды услышал я еще один звук-шорох...

Короткий шорох повторился за кустами черемухи, потом точно такой же шорох услыхал я справа от кустов. Я не мог ошибиться — в тумане мокрого рассвете кто-то осторожно бродил около старой охотничьей избушки и моего догоревшего костра. Сейчас этот «кто-то» был сзади, совсем близко. Шорохи пропали. Появились снова. И, наконец, раздался знакомый мне осторожный хруст-щелчок сломанной осиновой веточки. Все замерло. Таинственный гость выдал себя, и теперь, наверное, остановился и прислушался, решая, что делать, когда личность его опознана. Таиться дальше не имело смысла, и я услышал глубокие, мягкие шаги зверя по болотной траве — трава, чуть-чуть шелестела под большими лапами.

Я кашлянул, кашлянул негромко, только для того, чтобы оповестить моего гостя, что я слышу его шаги и знаю о его присутствии. Шаги смолкли. Потом раздалось негромкое, недовольное ворчание, и зверь пошел в сторону по воде через ручей. Это был медведь. Он был здесь, рядом, и, конечно, проверял, кто это забрел в такую весеннюю рань в его владения.

Скоро из-за леса показалось чистое, умытое дождем солнце, и мы двинулись в путь. У Пашева ручья я встретил, наконец, медвежьи следы, знакомые мне следы Хозяина. Хозяин так же, как год тому назад, шагал по своей дороге, добрался до болота и свернул перед болотом в ельник.

Хозяин вернулся в свои прежние владения. Ну, как, пускаешь меня не этот раз в лес? Наверное, пускаешь — тебе, пожалуй, хватило ночи, чтобы разобраться во всем.

В конце Прямой дороги, на границе владений Хозяина, я остановился. Солнце высоко поднялось над лесом, и от дороги, от болотных кочек под чахлыми сосенками поднимались навстречу солнцу облачки густого теплого тумана, родившегося после дождя. И за этим туманом услышал я голоса глухариного тока.

Совсем рядом с дорогой, на краю болота, вовсю «точили» лесные петухи. Заканчивал свою песню-точение один глухарь, и ему почти тут же отвечал другой. Я подсчитывал голоса глухариного тока и удивлялся. По всем правилам ток этих птиц должен начинаться с рассвета и заканчиваться к первым лучам солнца. Но эти глухари, токующие рядом с лесной дорогой, кажется, забыли о всех правилах. Давно наступил полдень, светило солнце, а лесные петухи и не думали закрывать до следующего рассвета свой праздник. Да и о каком рассвете может быть речь на севере в белые ночи, когда день и ночь сходятся и расходятся в северную весну так незаметно, что стоит чуть затянуться небу белесой пеленой, стоит не показаться солнцу, и ты с трудом угадаешь, что сейчас: пасмурный день или светлая весенняя ночь. А может быть, глухари изменили своим правилам еще и потому, что поздно начали в этом году ток — поздно пришла в этом году на север весна, и теперь, чтобы вовсю наиграться, натоковаться, птицам просто не хватает отпущенного на ток времени. Я слушал ток больших скрытных таежных петухов и ласково поглаживал по голове своего Бурана. Буран спал у моих ног и, конечно, не слышал глухариных песен. Наверное, он был еще мал, охотничья страсть у него не проснулась, он, как скажут охотники, не понимал пока ни зверя, ни птицы.

Не обратил Буран внимания и на медвежьи следы у Вологодского ручья. У Вологодского ручья, как и год тому назад, отыскал я следы медведицы Мамаши и ее прошлогодних медвежат. Медвежата подросли и теперь оставляли после себя на дороге не следочки-пятачки детских лапок, а почти настоящие медвежьи следы-печати.

Около Мамаши в этом году было только двое медвежат. В прошлом году малышей было трое. Где же еще один медвежонок? Может быть, он погиб, а может быть, просто стал слишком самостоятельным и с весны отправился искать свою собственную дорогу.

Медвежье семейство ушло впереди меня по дороге. Я присматривался к следам Мамаши, вспоминал следы той медведицы, что подвела меня не так давно во время гона здесь на дороге, и еще раз убедился, что тогда встретил я именно Мамашу. Это ее хотел я увидеть совсем близко, за ней несся, перепрыгивая через лужи. А кто тот зверь, который чуть не смял меня? Нет, это был не Хозяин. Кто же он? Где сейчас? Запомнил ли мое ружье и мой выстрел?..

В своем домике на берегу озера, вечером за столом я достал дневник и нанес на карту Медвежьего Государства границы трех медвежьих домов. И Хозяин, и Мамаша, и Черепок были на месте, вернулись в свои прежние владения, соблюдая прошлогодние границы. Все были дома. Дома был и я. Только мне было немного грустно оттого, что по деревне не слонялись наши прошлогодние телушки, не ворчал под окнами бык, не носились от дома к дому наши прошлогодние собаки. Стадо в эту весну не отправили в лес, а потому не было в деревне ни Петра, ни Василия, и мне не с кем было посидеть вечером у коптилки и просто так поговорить за кружкой крепкого чая.

Но побыть одному в оставленной людьми деревушке мне так и не удалось. На следующее утро услышал я со стороны дороги за холмом не то частые выстрелы, не то далекий рык-треск трактора. Этот рык то стихал, то пропадал совсем, то появлялся снова и был на этот раз громче. А к вечеру увидел я на холме трактор-вездеход.

Кто и зачем пожаловал сюда, я пока не знал. Трактор спустился к озеру, стих, угомонился, и очень скоро там, где остановился трактор, потянулся кверху густой дым большего костра. Ко мне в гости никто не пожаловал, и на следующее утро я сам отправился к дымному костру.

У костра сидел крепкий, краснолицый парень и длинной березовой палкой что-то перемешивал в глубоком артельном котле. Парень назвался Геной. Гена был рабочим экспедиции, которая прибыла в лес ремонтировать топографическую вышку. Сейчас все рабочие были в лесу, а Гену оставили кашеварить. Обед был уже готов, и от нечего делать наряженный повар вытащил из груды мешков и ящиков двустволку двенадцатого калибра и стал похваляться передо мной своим умением точно стрелять. Мне не хотелось поддерживать пустой разговор, я немного посидел у костра и отправился домой.

Настроение у меня было неважное. Хотя и любил я людей бродячего племени, геологов, геодезистов, но знал в то же время, что нередко пристраиваются в экспедиции люди без доброго сердца, а то и без человеческой чести. И таким людям ничего не стоит забыть, что существуют правила охоты, и они, заполучив в руки ружье, не всегда задумываются, когда и во что стрелять. Краснолицый Гена, с которым я только что встретился, казалось, походил именно на таких бессовестных людей. И как бы в подтверждение моих мыслей сзади грохнул выстрел.

Уж в кого стрелял первый раз тот недалекий охотник, я не знаю. Но «подвиги» этого стрелка, совершенные на следующий день, стали известны мне со всеми подробностями.

С утра пораньше на следующий день Гена отправился на озеро и недолго думая разрядил свою двустволку в гагару. Убитую птицу горе-стрелок из воды доставать не стал, и к вечеру ее прибило ветром к самому моему дому. Следом за гагарой Гена пристрелил зайчишку, а дальше — больше, побрел непутевый охотник на Могово болото, где велись из года в год журавли. Крики журавлей Гена слышал и решил попытать свое счастье и в этой охоте, а заодно проверить ружье на дальнобойность.

По таежной тропе к Могову болоту Гена шел быстро, не прислушивался и не приглядывался к лесу и чуть не налетел на медвежонка. Это был тот самый медвежонок, который вместе с матерью встретился мне у нашей деревушки еще в моей первой весенней дороге в лес. Этого медвежонка мать-медведица перенесла тогда в зубах через ручей…

Испугался или не испугался Гена, не знаю, только курок ружья горе-охотник успел спустить. К счастью, ружье было заряжено дробью, а не пулей, и дробовой заряд, судя по всему, задел медвежонка лишь краем. Может быть, недалекий стрелок выстрелил бы и еще раз, но второй раз разрядить ружье в медвежонка он не успел — из кустов вырвалась медведица, и Гена бежал, бежал без оглядки и пришел в себя только тогда, когда выскочил к трактору и костру.