Давая Сквочу заняться брюшными мышцами, я пояснил:
— Крыша — покровители из мафии или полиции. За определённый процент обеспечивают безопасность предприятия и устраняют проблемы.
— О как! — непритворно удивился знайка. — Я об этом не подумал. Упустил.
Произнеся это утверждение, он надолго замолчал. Позанимался на брусьях, перебрался на турник, в паузах между подходами усиленно почёсывая затылок. Изредка Брок вскидывался, пристально смотрел на нас, будто что-то хотел возразить в некоем неслышном споре, но потом успокаивался, отводил взгляд и шёл к очередному снаряду.
Наш приютский выпускник по-прежнему хмурился, я ждал развязки.
… Подошёл Ежи как-то внезапно. Он перемещался от гимнастической лестницы к замысловатому тренажёру для ног, рассчитанному на работу с собственным весом, как вдруг, на середине пути, круто развернулся на пятках и почти подбежал к бесфамильному, мирно отдыхающему рядом со мной.
Придвинулся вплотную, впился расширенными от возбуждения глазами в сослуживца, точно мечтал прожечь в нём дыру:
— Предлагаешь отказаться? — озлобленно прошипел он. — Предлагаешь отступить?! Тогда предложи что-нибудь другое, более умное! Там, — дыхание у него спёрло, — там… парни, сержант. Забыл про них? Я напомню! Нас Бо спас! Рисковал! Ради связи с Федерацией!..
Пощёчина пришлась как нельзя кстати. Брок замер, не моргая, с перекошенным ртом. Даже дышать позабыл. Стоял, продолжая сверлить зрачками бесфамильного.
При этом мелко трясся, до хруста сжав кулаки.
— Успокойся, — устало попросил Сквоч, не отводя взгляда. — Люди вокруг.
— Ты, — не голос — шипение рвалось сквозь сжатые зубы знайки. — Ты…
— Выдохни, — бесфамильный не желал уступать в этом странном состязании ярости и хладнокровия. Замер скалой. — И говори нормально.
Однако Брока словно зациклило на самоповтор. Он только и мог, что с ненавистью исторгать из себя две ранее сказанные буквы, образующие простенькое местоимение. Раскраснелся, хрипит. Как бы до нервического припадка не дошло.
Рискнул вмешаться.
— Отойди, — я с силой толкнул в плечо Сквоча. — Вы ещё подеритесь!
Моё вмешательство возымело действие. Ежи словно очнулся, едва перед ним исчезла физиономия неуступчивого критика.
Откашлялся, потрогал пальцами раскрасневшуюся шею, после скулу. Отдёрнул их, будто обжёгся.
— Простите, парни. Сорвался, — глухо покаялся он, уставившись вниз. — Перенервничал. У меня с поиском, где деньгами разжиться, мозги совсем вывихнулись. По ночам спать толком не могу — всё думю, размышляю. Короче, самозагнался я.
К огромному удивлению, обычно чёрствый бесфамильный проявил сострадание. Подойдя к ушастому, он приобнял его за плечи и принялся успокаивать: