— Нас, Вит. Нас.
— Пусть. Как?
— Не могу объяснить, — признался бесфамильный. — Там, в доме, я на выходе услышал стук. Будто кирпичом по дереву приложили через подушку. Возвращаться, смотреть не стал. А потом, в лодке, заметил на ребре ладони Брока смазанный кровавый след. Немножко, но он что-то почуял и сунул клешню в реку. Помыть.
— У него нос разбитый был!
— Он его левой утирал, когда Космаль в дом вёл. В правой револьвер держал. И мыл правую. Потому что правша, как я или ты.
Припомнив, вынужденно согласился.
— Убрал свидетельницу, чтобы не опознала? Тогда почему не ножом? Взял на кухне — взмахнул, и человеку крышка.
Мне хотелось поймать Сквоча на неувязках, разобраться в первопричинах, побудивших его… так поступить. И чтобы говорил, не переставая. По звуку можно понять, где он и чем он занят. Если замолчит — будет меня убивать.
— Гы… Самад, ты хоть раз пытался зарезать человека ножичком? Умеешь ударить так, чтобы по уши в крови не искупаться? Сможешь объяснить жертве, для чего ты, кроме ствола, лезвие прихватил? Убедить, чтобы она до срока не запаниковала? Сомневаюсь… А приложить в висок трёхкилограммовой железякой, особенно связанной, не сопротивляющейся женщине — проще простого.
И снова я ему верил… Для того знайка меня и выпроваживал из кабинета, затягивая с кляпом — дабы лишнего не увидел. Не скажу, что меня озарило, но понимание об изначальном предназначении прихваченной со спортплощадки гантели нарисовалось как-то само собой.
— Пришли сюда — нехорошее во мне началось, сомнения непонятные появились, — продолжая покашливать, тарахтел бесфамильный. — Ничего конкретного, а так… постоянно мысли крутились о том, для чего он о револьвере умолчал. В «замотался», как и во внезапно проснувшееся желание придержать «на крайний случай» я не поверил. У него склад ума другой, все мелочи подмечал. Помнишь, дубинки закупали?
Я кивнул, позабыв о том, что моё молчаливое согласие в темноте не разглядеть. Добавил:
— Помню.
— Дорогие дубиночки. Взяли на всех. И Брок взял, имея при себе ствол. При его-то прижимистости мог ограничиться дешёвой битой или вовсе черенком от лопаты. Но нет, до последнего таился, пожелал быть как все. Да и то, револьвер показал, когда решил, что самое время у Лилли коммуникатор с доступами отжать. Выбор сделал, надеясь нам лапши на уши потом навешать. Умный, гад, был…
Упоминание о лопоухом в прошедшем времени отозвалось дичайшей тоской и нытьём в висках.
— Продолжай, — односложно потребовал я.
— Заступил на пост — приготовился. Поберечься решил… Незаметно достал свою игрушку, шило. После смены специально перебрался поближе к краю — там места для манёвра больше, трубой не ограничен. Сделал вид, что прикорнул. Дальше ты видел, надеюсь.
… Бывает так — слышишь человека, веришь, и не понимаешь, где он может лгать. Анализируешь, прогоняешь через восприятие — складно. Добавляешь собственные выводы и то, через что прошёл лично — со всем сходится. Но… сдерживает что-то, сложноформулируемое, на уровне рефлексов.
Инстинкт самосохранения называется. Не воспетый в приключенческих романах внутренний голос, спасающий героя в самых сложных мясорубках; не параноидальная тяга обезопасить себя от всего на свете, а нечто животное, отключающее разум и заставляющее стремглав мчаться подальше от неприятностей.
Корень всей этой смуты торчал на поверхности: я опасался Сквоча. Между нами — труп Ежи и деньги. Неподелённые.
ebooksa