Свободных мест в автобусе не оказалось, и потому Иванов, хорошо знакомый с реалиями местечковых перевозок, опытно протиснулся в конец салона и устроился у заднего окна, мрачно уставившись на дорогу, уперев руки в высокий поручень.
Неизвестный не отставал, тащился следом как приклеенный. Даже встал рядом. Сергей на него недовольно покосился, всем своим видом давая понять, что не готов к общению. Однако увязавшемуся следом мужичку было, похоже, всё равно. Едва шумный, скрипящий всеми узлами и агрегатами, старенький автобус отечественно-экономного производства тронулся с места, он принялся говорить, совершенно не заботясь тем, слушают его или нет.
— Меня Юра зовут. Я там уже четыре месяца, — не громко, сбивчиво, немного путаясь в словах от волнения, принялся рассказывать навязавшийся попутчик. — На заработки приехал. Сначала в области работал, но там с деньгами кинули, а потом на вокзале с одним козлом познакомился, он меня сюда и отвёз. Говорил — зарплата хорошая и на хозяйских харчах. Я и поехал. От чего же не поехать, тем более, когда на кармане ни шиша?
Иванов попробовал отрешиться от этой болтовни. После всех сегодняшних экспериментов он очень устал и теперь мечтал только об одном — поскорее добраться до дома и расслабиться. Нелегко ему дались сегодняшние опыты, ой, нелегко... А неугомонный человек занудливо продолжал тараторить:
— ... сначала нормально. Баня, койка, кормят. Я там старые казармы к ремонту под цеха готовил. Тяжёлая работа, но понятная...
«Лучше бы я попутку дождался» — малодушно подумал Сергей, вконец раздосадованный неинтересной ему болтовнёй над ухом.
— ...без выходных. Рабочий день — с 8 и до упора. Шабашили по-разному, однако редко раньше восьми вечера. Меня на макароны перевели. Их там много делают. Дёшево получается. Во всех деревнях берут с удовольствием. Не успевали...
«Нахамить ему, что ли, чтобы заткнулся?» — между тем крутилось в голове у парня.
— ... и жрали тоже одни макароны с постным маслом. Много давали. Мясо, окорочка эти, картонные на вкус, только по средам и воскресеньям. А зарплату не платили. Я по приезду им паспорт на хранение сдал, дурак. А как не сдать? В комнате по шесть человек живут, всяко хоть один да вор окажется. Я и раньше сдавал, когда в столице на стройке работал. Прорабу сдавал. Если выходил куда — то без проблем брал. Никогда ничего такого не было...
Наконец Сергей не выдержал и спросил:
— Зачем ты мне всё это рассказываешь?
Назвавшийся Юрием удивился, даже замер на секунду с открытым ртом. Потом он отвёл глаза в сторону и смущённо, едва различимо в общей какофонии автобусных скрипов и грюков, пробормотал:
— Совет хотел спросить... и помощи, если получится. Вы мне показались хорошим человеком, вот я и подумал, что могу вам всё рассказать. Я не сумасшедший, не в бегах, просто попал по дурости в переплёт. Извините... я... Скажите, пожалуйста, свой адрес или номер телефона — я при первой возможности верну вам одолженные деньги.
— Да не надо ничего возвращать, — смущённый таким поворотом дел, ответил Иванов. — Считай подарком.
Мужчина благодарно кивнул, а бывший инспектор, сам пока не понимая, зачем, принялся его разглядывать более внимательно. Что-то не вязалось в этом человеке, вот только что?
Одежда — дешёвка неинтересная: фуфайка в заплатках и старых пятнах, рабочие штаны, рабочие сапоги. Все вещи относительно чистые. Глаза — самые обычные, карие. Зрачки в порядке. Поведение хоть и дёрганное, эмоциональное, однако в пределах нормы. Похоже — не под веществами, по жизни такой.
Принюхался. Перегара нет, как нет и алкоголической одутловатости лица и похмельных мешков под глазами. Худой, однако если не врёт, то на макаронной диете это вполне нормальное состояние.
Взгляд переместился на руки. Грубые, заскорузлые, плоские от тяжёлой работы. С въевшейся под ногти грязью, с жёлтыми, бугристыми мозолями. Трудовые руки, знакомые с ломом и лопатой не понаслышке.
Обычный работяга, каких полно. Но есть в нём странность...
И тут до бывшего инспектора дошло, что именно его напрягает в этом человеке — отсутствие мата и прочей обсценной лексики в общении. Ни одного хулительного слова этот Юрий не произнёс. Интеллигент? Нет, не похож... Тогда что? Нецензурщина в мужских рабочих коллективах — она ведь как смола липкая, редкий ухитрится не измазаться. На ней разговаривают, объясняются, хвалят и ругают. А этот ни разу даже чёрта не упомянул.