Охрана тоже отмолчится — им предъявлять, по сути, нечего. Да, ходили, да, имущество охраняли. Рабочие? А мы при чём? Мы к ним отношения не имеем, наше дело — материальные ценности.
Так дело и распадётся. Разве что местное полицейское начальство негласно по шапке получит за то, что допустили такой беспредел — да и то не факт. Однако если оно в доле — то переживут, перетерпят и сгладят углы в нужных местах. Не зря же местечковые боссы с большими звёздами свои проценты с темы получают? Времена, когда людям в погонах платили просто так, чтобы не замечали — давно закончились. Сейчас все между собой повязаны, на диктофоны записаны, на камеры сняты. Потому и будут стараться от чистого сердца; не за страх, а за совесть.
— Человек двадцать пять — тридцать, — прервал Юрий раздумья Иванова. — Смотря как считать. Если по головам — то тридцать. Если по положению — то двадцать пять. Те пятеро — они к охране поближе. Ну, я говорил... Если считать по желанию смыться — то девять. Оставшиеся, — он на всякий случай принялся загибать пальцы, помогая себе не сбиться, — шестнадцать. Весну ждут. Но подорвут с места вряд ли, — тут мужичок грустно вздохнул. — Изломанные они.
— Изломанные? — переспросил Серёга, не до конца понимая смысл, вложенный беглецом в это слово. — Что ты имеешь ввиду?
Собеседник потёр щёку, поёжился, помрачнел:
— Воля в них умерла. Иные уже там по два года живут. Всего боятся...
— И все такие, как ты, перекати — поле?
— Да. Кто откуда, но местных нет...
— А хозяева кто? — спросил Иванов, чтобы хоть что-то спросить. Чувствовал, что если сейчас замолчать, то будет ещё хуже, гадостней от услышанного, словно оно в нём вариться начнёт против его воли. Всё как он и думал...
Мужичок пожал плечами.
— Не знаю. На больших тойотах ездят. Бывают от силы раза три в месяц. Табличку у ворот приделали — общество ветеранов каких-то там служб. Одни заглавные буквы... Да только какие они ветераны? Сволочи и мироеды! А табличками прикрываются... Ещё орут много и с нами не разговаривают. Я как-то хотел таблеток попросить от головы, ну, чтобы разрешили выдать — так даже не глянули в мою сторону, будто я и не человек вовсе.
Почему-то верилось...
— И чем вы там, кроме макарон, занимаетесь? — бывший инспектор смотрел в окно, на снег и головы к собеседнику не поворачивал.
— Всем. В сезон — кольца бетонные делаем, заборы наборные опять же, из бетона, плитку всякую, тротуарную... Хватает работы. По зиме — сахар перефасовываем...
— Зачем? — Сергей не удержался, перебил Юрия.
— Так в мешках он сухой, в чистом весе, — не меняя интонации и не удивляясь, спокойно разъяснил тот. — А если его расфасовать по пакетам и увлажнить — до двадцати процентов в весе прибавляет. Была тонна — стала тонна двести. Ну и не досыпали, конечно, понемногу в каждый килограмм. Всё одно перевешивать никто не станет. Сахарок по сельмагам разойдётся, где его под запись разберут и быстренько используют по назначению. Верное дело, каждый день по машине в развоз отправляли. Только эту работу ещё заслужить надо. И сытый сидишь, и в тепле — почти счастье. Я, лично, не был. Я только на макаронах чуть-чуть, а, в основном, казармы за внутренним забором разбирал. По весне кирпичи, плиты, всякие балки тоже продадут куда-нибудь. Знающие люди говорят — на этой теме озолотиться можно.
Автобус тряхнуло на невидимой кочке, и беглец поморщился.
— Язык прикусил, — пожаловался он, чуть шепелявя.
Сергей понятливо кивнул и больше с расспросами не лез, лишь сказал напоследок:
— До города доберёмся — помогу. А заодно и сообщу, куда следует, про ваши мытарства. Там посмотрим, чем всё закончится.