Впрочем, в голосе Малины тоже зазвучали гневные нотки.
– Если бы я знала, я бы его остановила. Я бы убила его, если бы возникла такая необходимость! Я проклинаю Якссона за то, что он сделал. КАНИКТ никоим образом не поддерживает его действий, и я тоже… Я, его мать.
Она судорожно вздохнула.
Преподобная Мать Мохайем слушала эту речь, погрузившись в свою способность улавливать правду и стараясь проанализировать, какие эмоции этой женщины были истинными и насколько делаными были ее скорбь и возмущение. Удивительно, но она не могла с уверенностью этого сделать. Ур-директор превосходно владела собой.
– Из моих личных средств и из фондов КАНИКТ мы выделим значительные суммы на помощь благородным Домам, которым был причинен ущерб безрассудными и преступными действиями моего сына, а также окажем помощь семьям всех других жертв, простых людей, обслуживающего персонала. Не все жертвы были представителями состоятельных Домов – музей Коррино и Императорский Монолит строили бесчисленные рабочие. Ради их достойных похвалы достижений КАНИКТ хочет почтить их память.
В зале послышались жидкие и непродолжительные аплодисменты. Аудитория была все еще в гневе, люди не верили Малине и продолжали подозревать ее в двоедушии. Мохайем не могла прочитать их настроение.
Малина Ару посмотрела в зал; общее порицание окутало ее, как траурное покрывало.
– Мне трудно говорить. Это невозможно сказать. Я знаю… я знаю, что подарила жизнь чудовищу. – Слезы заструились по ее щекам.
Аудитория хранила гробовое молчание, внимая каждому слову Малины, наблюдая за каждым ее жестом, за каждым движением лица.
– Я отрекаюсь от моего сына, я рву все узы, связывающие меня с ним. Император Шаддам объявил его вне закона, то же делаю и я. Я скорблю вместе с вами, но не по нему. Я надеюсь, что никогда больше не увижу Якссона – только перед судом.
Она отошла от трибуны в мертвой тишине. Изображения убитых членов Ландсраада были видны еще несколько мгновений, а потом медленно растворились в воздухе.
Когда спикер Ксумба закрыл заседание, Мохайем принялась обдумывать и анализировать то, что сказала Малина Ару, стараясь решить, был ли это акт беспримерного мужества или просто мера самозащиты, проявление инстинкта самосохранения, пьеса, разыгранная ради защиты КАНИКТ. Как Вещающая Истину она слушала очень и очень внимательно. Директор умело оттеняла правду, переплетая ее с косвенной фальшью, но Мохайем не смогла уловить откровенной лжи в ее выступлении.
Когда толпа рассеялась, Император задержался в пустом зале, занятый разговором с несколькими аристократами, которые поспешили к нему с просьбами решить вопрос о владении освободившимися планетами.
Шаддам, занятый беседой, не заметил, как в зал вошла посланница Бинэ Гессерит и приблизилась к Мохайем. Это была одна из сестер Ордена, откомандированная на Кайтэйн. Она тщательно отрегулировала голос, чтобы ее могла слышать только Мохайем.
– Преподобная Мать, вас немедленно вызывают на Уаллах IX. Дело очень срочное и не терпит отлагательств. Оно касается одной из ваших учениц. Послание пришло от Верховной Матери Харишки. Вы обязаны повиноваться.
Несмотря даже на то, что Мохайем была ясновидящей при Императоре Шаддаме, она ответила сестре:
– Да, я должна повиноваться. Организуйте мой немедленный отъезд в школу Матерей.
Пол получал истинное удовольствие от тренировок с Дунканом Айдахо, большее, чем от занятий с другими наставниками. Иногда, в начале тренировки, мастер фехтования просто испытующе смотрел на него, и тот знал, что работать придется до седьмого пота.
На сей раз Дункан держал в руках два клинка.