Записки следователя,

Впрочем, в начале своей уголовной карьеры Пантелеев был действительно не жесток. Кроме того, он был очень уверен в себе и спокоен. Это позволяло ему и пошутить во время грабежа, и вежливо раскланяться с хозяевами, покидая ограбленную квартиру. Но все это было только первые несколько месяцев. Дальше вступал в действие железный закон моральной деградации преступника. Если преступник шел на преступление просто ради того, чтобы хорошо пожить и разбогатеть, то он мог быть добрым или злым, вежливым или грубым, но в конце концов неизбежно брали верх худшие его человеческие качества.

Итак, при каждом грабеже Ленька Пантелеев называл себя. Слухи о нем шли по Петрограду. Первыми, кто подхватывал и без конца обсуждал эти слухи, были уголовники. Какие бы плохие люди ни были воры, грабители, убийцы, все равно в глубине души их непременно мучат презрение и ненависть, которыми они окружены со стороны нормальных людей. Уголовники первыми подхватывали и распространяли легенды о благородном грабителе Пантелееве. Хваля eго, они хвалили себя. Значит, не все преступники заслуживают осуждения. Значит, может быть, и я не такой уж плохой человек. Может быть, и обо мне скажут доброе слово.

А сам Пантелеев чувствовал себя плохо. Конечно, его популярность давала ему некоторые преимущества. Достаточно ему было себя назвать, чтобы хозяева переставали сопротивляться и чуть ли не на блюдечке подносили ему ключи от шкафа и ящиков. Но больше, пожалуй, популярность приносила ему вреда. Конечно, в ГПУ и угрозыске знали его фамилию, наверное раздобыли его фотографию. Конечно, все его бывшие товарищи по работе и просто знакомые знали, что он стал бандитом. Когда бы он ни шел по улице, каждую секунду он мог встретиться с человеком, знающим его. Опасность шла за ним по пятам. Он не мог зайти к матери, потому что за ней, конечно, следят. К счастью, никому никогда, в том числе и матери, он не говорил о своей любимой женщине. Иногда он решался навестить ее, и то понимая, что может поставить ее под удар. Кто-кто, а он-то уж знал хорошо, что слухи о верном товариществе преступников выдуманы авторами плохих уголовных романов. На самом деле преступники- люди морально опустившиеся, и дружба их жива, пока не грозит опасность и нечего делить. А ему нужны были и места, где он мог ночевать, и помощники в ограблении, и скупщики краденого, и наводчики. И каждый из этих многих людей, с которыми он вынужден был общаться, конечно, выдал бы его, чтобы самому избежать опасности. Жил Ленька в притонах. Он появлялся всегда неожиданно и уходил через два-три дня. Среди тех, кто был ему необходим, раньше или позже должен был оказаться предатель. Он перестал верить людям, он стал подозрителен.

Должно быть у человека место, где он может чувствовать себя спокойно. У Пантелеева такого места не было. В любом притоне любой мог пойти и сказать ближайшему милиционеру: вот адрес, где сейчас Пантелеев. Опасность окружала со всех сторон. Опасность не давала ни секунды отдыха. Он спал вполглаза, каждую секунду готовый схватиться за револьвер. Его окружали не воображаемые опасности, а опасности настоящие. Его действительно мог погубить в любую минуту случай или предательство. Казалось, поэтому он должен быть всегда настороже, всегда готов к сопротивлению или бегству. Но именно в это время он начал пить. У него не выдерживали нервы, он должен был хоть на несколько часов отвлечься от этого страшного чувства непрестанно подстерегающей опасности. Во сне ему виделась кошка, которая глядит белыми сверкающими глазами и готовится на него прыгнуть. Это была необыкновенная кошка. Удивительная ярость была у нее в глазах и удивительная сила угадывалась в теле, приготовившемся к прыжку. Он просыпался и хватался за револьвер. Кругом было тихо и спокойно. Можно было еще поспать, но заснуть он не мог. Он ворочался, прислушивался. Дом был полон подозрительных шорохов. Казалось, кто-то шепчется под дверью. Он засыпал, когда начинало светать.

Все пока складывалось необыкновенно благополучно.

Грабежи проходили легко и спокойно. Его имя само предупреждало сопротивление. Он не встречал никого из людей, которые знали его в лицо. Уголовники не продавали его. Они были суеверны и верили в необыкновенную его удачливость. Кроме того, за все услуги, которые ему оказывали, он платил очень щедро. Предавать его было пока невыгодно. Он знал, что, когда это станет выгодным, его предадут сразу же.

Он только делал вид, что сам верит в свою счастливую звезду. На самом деле он знал, что если пока обстоятельства складываются для него счастливо, то это просто случай и непременно после стольких удач будет хоть одна, хоть маленькая, но неудача. И действительно, неудача пришла.

Втроем они «брали» квартиру на Мойке. Все было как обычно. Наводчица сообщила план квартиры, сказала, где лежат ценности, сказала, когда хозяев не будет дома, и подсказала предлог, с которым прийти, чтобы домработница открыла дверь. Как обычно, домработницу связали, заткнули рот, быстро сложили ценности в чемоданчик и вышли. Квартира была на четвертом этаже, и вот, пока они быстро спускались по лестнице, домработница каким-то образом развязалась. То ли она сумела перетереть веревку, то ли, может быть, они небрежно завязали узлы, так или иначе, но, когда они вышли на набережную Мойки, а в это время в расположенном неподалеку бывшем дворце Юсупова кончился какой-то вечер и на набережной было много народа, из окна четвертого этажа вылетело стекло, и в оконную раму высунулась домработница, которая громко кричала: «Держите, грабители, Пантелеев!» Тут нужна была выдержка, надо было начать тоже кричать «держите» или спрашивать у прохожих: «Где, где они?», но Гавриков не выдержал и бросился бежать. Тогда побежали и остальные двое. Среди людей, вышедших из юсуповского дворца, было несколько командиров. Они начали стрелять вслед бегущим. Пантелеев передал чемоданчик с драгоценностями Гаврикову, вынул два нагана и стал отстреливаться. Несколько командиров, не испугавшись, побежали за бандитами. Толпа рассеялась по подворотням, чтобы укрыться от пуль. Бандиты, пригибаясь, перебежали через мосг. Кругом раздавались свистки. Очевидно, отовсюду спешили милиционеры, вызывая подмогу. Бандиты свернули в темный переулочек. Пантелеев уже знал, что он ранен, но считал, что сейчас говорить об этом бессмысленно. Рана была, наверно, не опасная, но кровь шла сильно. Пуля пробила мякоть левой руки. Гавриков знал в переулке проходной двор, которым можно было прямо пройти на Исаакиевскую площадь. Они нырнули в подворотню. Погоня пробежала мимо. Бандиты тихо прошли проходным двором, задержались немного у подворотни и огляделись. Площадь была пуста. Погоня или вернулась обратно — обыскивать подворотни и дворы, или ушла дальше. Пантелеев, высунув голову, долго оглядывался вокруг. Было пусто и тихо. Даже милиционера, который обычно стоял на углу, не было. Он, наверно, присоединился к погоне. Трое осторожно вышли на площадь. Они не знали, что несчастная случайность, которой все время ждал Пантелеев, уже произошла.

В то время, когда бандиты не торопясь шли проходным двором, на площади сидел на скамейке молодой сотрудник угрозыска, только недавно принятый на работу и пока еще ничем себя не зарекомендовавший. Фамилия его была Строев, и работа в угрозыске не была для него главным в жизни делом. Он поступил туда, просто чтобы где-нибудь работать, пока его не возьмут на работу в цирк. Он мечтал стать акробатом. Он и стал им вскоре и о своей розыскной работе вспоминает только как о коротеньком переходе от безработицы к любимому цирковому искусству. Но человек он был добросовестный и азартный. Мимо него пробежала погоня, спросила его, не видел ли он Пантелеева и еще двух человек. Он их не видел. Погоня побежала дальше. Все стихло. Строев сидел в сквере на скамеечке и курил папиросу. Вдруг он заметил, что из подворотни, тщательно оглядевшись, вышли три человека и пошли по улице Гоголя к Невскому.

«Они!» — сразу решил Строев. Что ему делать? Площадь пуста. Даже милиционер ушел с поста, чтобы участвовать в преследовании. Конечно, рассуждал Строев, они все вооружены. Стрельба была ого-го какая! Народ они отчаянный, что он с ними один сделает? Спокойненько все это рассудив, Строев пошел следом за бандитами.

Вероятно, у Пантелеева хватило бы выдержки дойти, несмотря на раненую руку, до ближайшего притона, где его бы укрыли и перевязали, но кровь текла сильно, и он боялся, что прохожие обратят на него внимание. «Главное — сохранить хладнокровие, — думал он, слабея от потери крови. — Сейчас может выручить только неожиданный ход». Они вышли на Невский. Как он ни зажимал свою рану, кровь начала просачиваться сквозь пальцы и падать на выбитые конскими копытами торцы. Бандиты перешли Невский наискось. На углу Конюшенной была аптека. Туда они и вошли.

Строев вошел в аптеку вслед за ними. Он купил пачку пирамидона и за это время приметил, что они попросили у продавщицы йод, бинты и вату. Гавриков, пока продавщица все это доставала, рассказал ей о том, как им не повезло. Собирались, представляете, завтра ехать на охоту в Тихвинский уезд, решили сегодня попробовать двустволку, которую совсем недавно купили, и черт его знает, как получилось, вдруг прострелили товарищу руку. Продавщица посоветовала пойти к врачу, но они сказали, что не стоит. Перевяжут руку, и все в порядке. Она им дала йод и бинты. Кожаную куртку Пантелеев снял, а рукав рубашки ему разрезал Гавриков, попросив ножницы у продавщицы. Тогда Строев понял, что минут двадцать они в аптеке провозятся наверняка. Он вышел из аптеки и бегом побежал на Конюшенную площадь, в ближайшее отделение милиции.

Он только крикнул, ворвавшись в отделение: «Ленька Пантелеев в аптеке», — как через минуту шесть человек торопливо садились в машину. Вел отряд начальник отделения Борзой. На машине путь до аптеки занял буквально полторы минуты. Времени переодеться у работников милиции не было. Ленька Пантелеев мог уйти. Они все так и вошли в аптеку в милицейской форме. Ленька сидел на скамейке, лицом к входной двери. Гавриков перевязывал ему руку. Ему входная дверь была не видна. Третий бандит ушел. Ленька послал его в притон, предупредить, что скоро придет.

Все шесть милицейских работников вытащили револьверы. Они знали, что с Пантелеевым справиться будет, наверно, нелегко. Но еще раньше их Пантелеев, резко оттолкнув Гаврикова, вытащил из кармана брюк два нагана и первым же выстрелом насмерть застрелил Борзого. У него в обоих наганах всего и была одна пуля, остальные он израсходовал во время погони. Гавриков так и не успел вытащить оружие. Его и Пантелеева схватили под руки. Четыре человека вывели их из аптеки и посадили в машину. Пятый остался с Борзым, чтобы организовать помощь. Вызвали врача, но начальник отделения был уже мертв.

Так закончился первый этап похождений Леньки Пантелеева. Он начал его хладнокровным, веселым человеком и грабил с юмором, не позволяя себе ни убийств, ни издевательств над теми, кого грабил. Прошло всего восемь месяцев с начала его преступной карьеры. Тогда это был грабитель-спортсмен, уверенный в себе, с великолепными нервами, без озлобления на весь мир, которое присуще всем бандитам. Теперь это был издерганный неврастеник, озлобленный на всех, не доверяющий никому. Прошли времена, когда Пантелеев за компанию выпивал самое большее рюмочку вина. Теперь он пил, как пьют все бандиты, — с истерикой, с надрывом.

Закончился первый этап первым его убийством. Дальнейший его путь был устлан трупами.

Пантелеев бежит

В угрозыске Пантелееву перевязали рану. Опасности не было никакой. Рана даже не мешала ему спокойно двигать рукой. Васильеву сообщила о том, что Пантелеев задержан, сразу же. Первый допрос назначили на утро. Допрашивать должны были двое, Васильев и Сергей Иванович Кондратьев, опытный и умелый оперативник. Васильев был совершенно уверен, что допрос будет очень трудный. Конечно, Пантелеев будет лгать, изворачиваться, придется вызывать свидетелей, устраивать очные ставки, уличать в каждой мелочи. Надо было хорошо подготовиться к допросу. Весь вечер Васильев просидел, листая и запоминая дело Пантелеева. Да, такое дело уже было, и папка получилась довольно толстая. Редко удается до ареста преступника завести на него такое большое дело. Преступник темнит, скрывает свое имя, неизвестно, в каком преступлении он участвовал, а в каком нет. Но Пантелеев всегда сам себя называл, так что можно было сразу сгруппировать совершенные им ограбления. Васильев и так помнил их все наперечет, но все-таки хотел освежить в памяти.

И вот ввели Пантелеева. Внешне он был совершенно спокоен. Так же были внешне спокойны Васильев и Кондратьев. Васильев предложил Пантелееву папироску, дал прикурить, и они сделали по нескольку затяжек, прежде чем Иван Васильевич заговорил. Он заметил за это время, что Пантелеев курит так, как обычно курят люди, не привыкшие курить. Он не затягивался. Он выпускал дым, просто подержав его во рту. Значит, волнуется, подумал Васильев, иначе зачем некурящий взял бы папиросу.

— Фамилия? — спросил он.