Записки следователя,

— Куда уехал Климов? — повторил Васильев.

— Вот видите, гражданин следователь, вы меня не дослушали. Все, что я знаю, я вам с удовольствием расскажу. Мне все равно не миновать расстрела, так что мне тянуть незачем. Мальчишек тоже все равно расстреляют. И черт с ними. Они ведь мне были нужны потому, что благодаря им я могла красиво пожить, а сейчас мне на них плевать. Так вот, гражданин следователь, я действительно не знаю, куда уехал Климов. У нас был обычай, что после каждого дела мальчики уезжают в другие города и ждут там, пока в Петрограде не успокоится. Но куда каждый из них уезжал, он не сообщал никому. Дело в том, что, говоря между нами, мы, «Черные вороны», не очень-то верили друг другу. Каждый из нас четырех понимал, что и он сам и трое остальных подлецы.

Одинокий постоялец в гостинице

Ладыга тоже не знал, куда уехал Климов. «Черные вороны», очевидно, действительно не очень доверяли друг другу. Мещанинова была человек злой и умный. Ладыга был человек злой и глупый, а Михайлова была просто слабовольная дурочка, которую судьба толкнула в компанию бандитов. На допросах все рассказывали то, что знали. Каждый понимал, что вина все равно бесспорна и скрывать что-нибудь не имеет смысла. Васильев заинтересовался, куда уезжали прежде Ладыга и Климов. Ладыга перечислил Батум, Сочи, Новый Афон, Севастополь, Феодосию, Одессу.

«Всё курортные города, — подумал Васильев. — Это понятно. Там и пожить можно красивее, с точки зрения «Черных воронов», там и приезжий человек незаметнее. Приехал отдохнуть, повеселиться, объяснять ничего не надо».

В курортные города Крыма и Черноморского побережья пошли телеграммы с запросами, не приехал ли, не остановился ли Климов, молодой петроградец, лет двадцати пяти. Оставалось ждать.

Тяжелое было это дело, дело шайки «Черные вороны». Тяжелое потому, что много и долго приходилось ждать. Может быть, труднее всего следователю тогда, когда ход событий обрекает его на бездеятельность. Правда, сутки, от находки маузера до ареста Мещаниновой, угрозыск действовал энергично и быстро. Если бы не замешалась идиотская история с сотрудником газеты, можно было бы сказать, что и хорошо. Теперь оставалось только думать и передумывать: пришел бы Климов на свидание с Михайловой, если бы угрозыск не выдал себя, или, почуяв опасность, он просто сел на первый поезд и и уехал. Что ему, в конце концов, было за дело до его товарищей по шайке? Пропади они все пропадом.

Время шло. Одна за другой приходили телеграммы с курортов о том, что Климова нет и что никто похожий на его описание в городе не появился. Только на девятый день пришла телеграмма из Ялты, что в гостинице «Франция» остановился Климов из Петрограда, двадцати пяти лет. В тот же вечер два сотрудника из бригады Васильева выехали скорым поездом в Севастополь. Через два дня они с тремя сотрудниками севастопольского угрозыска поехали на служебной машине в Ялту. Все были в штатских костюмах. Никто не смотрел ни на Байдарские ворота, ни на Ласточкино гнездо. Всю дорогу шел жаркий спор, когда брать Климова, днем или ночью. Петроградцы считали, что только днем. Днем это можно сделать совершенно внезапно, не дав ему даже вытащить наган. То, что у него был наган, сомнению не подлежало. Севастопольцы настаивали на том, что брать нужно ночью. Они считали, что ночью, со сна, человек растеряется и его легко будет обмануть каким-нибудь убедительным предлогом. Севастопольцев было трое, и они были хозяева. Двоим петроградцам пришлось согласиться. Они стояли в вестибюле гостиницы, когда Климов прошел мимо них. Администратор мигнул им, что это, мол, и есть Климов. Позже они поняли, какая была допущена глупая ошибка, что дело отложили на ночь.

Расставшись с Ладыгой, Климов пошел по улице и стал думать о том, что ему делать. В сущности говоря, серьезных оснований для тревоги не было. Маузер мог оказаться засыпанным снегом. Если Миронов его купил на рынке, то маузер вообще не мог послужить никакой уликой, да, наконец, если и добрались до Миронова, то Климов считал, что несколько дней у него все равно в запасе есть. Придется, наверно, переменить квартиру, может быть, подыскать фальшивые документы на другую фамилию, но уйти все-таки удастся. К счастью, у него есть деньги. О, с деньгами можно многое сделать. Вспомнив о деньгах, Климов вспомнил и о предстоящем сегодня свидании с Михайловой. Свидание не представляло, по его мнению, опасности. Не могли еще докопаться до Михайловой. Она-то к маузеру не имела отношения, и Миронов ее не знал. Мысль о Кулябко Климову в голову не пришла. Он не пошел на свидание с Тамарой не потому, что боялся, а просто потому, что ему стало жалко шести тысяч, которые придется ей передать. Почему, собственно, он должен лишаться половины своего капитала? И вдруг Климов подумал, что именно сейчас пришла минута круто повернуть судьбу. Это диктовалось и осторожностью. Как ни мала опасность из-за потери маузера, все-таки опасность есть. Но, кроме осторожности, было еще одно, более романтическое чувство. Климов читал мало, но кое-что в своей жизни прочел. Из каких-то бульварных книжонок осталось у него в мозгу представление о романтическом, благородном разбойнике, который грабит богатых, чтобы благодетельствовать бедных, который уходит от всех погонь и обманывает всех сыщиков. Правда, Климов никогда еще никого не облагодетельствовал и не собирался этого делать, но все-таки самому себе представлялся он этакой романтической фигурой, смелым, дерзким, всегда побеждающим. В конце концов, думал он, с какой стати продолжать возиться с этими девушками, которые неизвестно за что получают от него огромные деньги, с дураком Ладыгой, который только топорщит усики да выполняет его, Климова, приказания? Ну их к дьяволу, этих «Черных воронов», пусть они попадаются угрозыску и отвечают за сделанное. А он, Климов, всех обманет. Он, Климов, поедет сейчас на вокзал, возьмет билет и первым же поездом уедет в Ялту. Действовать надо неожиданно и быстро. Тогда успех обеспечен.

Первый поезд уходил, как оказалось, в семь часов вечера. Климов купил себе чемодан, летний костюм, белье, бритву, словом, все то, что могло ему понадобиться в Ялте. Он сдал чемодан на хранение и в половине шестого сел у вокзала в трамвай и проехал по Невскому мимо улицы Марата. Ехать в трамвае было безопаснее всего. Если на остановке и есть засада, то кто же будет проверять пассажиров идущего трамвая?

Как будто засады на остановке не было. Но не было и Михайловой. Это встревожило Климова. Михайлова была девушка добросовестная и терпеливая. Она должна была бы дождаться. Но, может быть, и не дождалась. Климов пересел во встречный трамвай, пообедал в вокзальном ресторане, выпил три рюмки водки и перед самым отходом поезда, помахивая новеньким чемоданом, вошел в международный вагон.

Курортный сезон еще не начался, поезда шли полупустые, и, как и рассчитывал Климов, он оказался в купе один. Он сидел в международном купе, в кресле, обитом красным бархатом, курил дорогую папиросу «Жемчужина Крыма» и представлялся себе красивым молодым наследником большого состояния, решившим съездить на юг проветриться, поскучать под шум моря. Мимо окна вагона промелькнуло здание литографии, в которой только полтора года назад работал простой рабочий Климов. И снова вспомнил молодой наследник большого состояния о старике литографе, вспомнил его потертый костюм и залатанные локти и подумал, что если даже случайно старик и видит проносящийся мимо поезд, то уж наверно не придет ему в голову, что в международном вагоне сидит и покуривает элегантный молодой человек, которого когда-то он обучал тайнам литографского искусства.

От Севастополя до Ялты Климов доехал на частной машине. Он со скучающим лицом посматривал на море и на скалы, на Байдарские ворота и на Ласточкино гнездо. Шофер, казалось Климову, думает, что вот человек, которого ничем не удивишь. Небось по заграницам катается. И поглядывал шофер на своего пассажира, как казалось Климову, с почтительностью и уважением.

На самом деле шофер великолепно видел, что это просто петроградский пижон, которому очень хочется казаться богатым и загадочным, и шоферу было смешно на него смотреть. Но платил пассажир хорошо, а сезон был не курортный, пассажира найти было трудно, и шофер делал вид, что смотрит на Климова уважительно и серьезно.

В гостинице «Франция» Климова тоже приняли хорошо. Постояльцев было мало, а он взял дорогой номер, с балконом на море.

И вот ходит по пустынной ялтинской набережной молодой наследник большого состояния, задумчиво смотрит в море, заходит в ресторан «Орианда», брезгливо потыкает вилкой в шашлык и потом долго сидит одинокий, загадочный, не торопясь попивая вино редкой и дорогой марки «черный мускат».

Вечерами он стоял на балконе, слушал, как шумит море, и казался себе очень красивым, загадочным, и думалось ему, что, наверно, прохожие, которые спешат по своим маленьким житейским делишкам и подсчитывают в уме, сколько нужно каждую получку откладывать, чтобы купить себе новый костюм, прохожие эти, думалось ему, смотрят с завистью на элегантного одинокого человека на балконе дорогого гостиничного номера и думают: «Эх, пожить бы нам так хотя бы недельку!»

Иногда приходили ему в голову мрачные мысли. Каждый вечер покупал он у швейцара «Красную газету» и тщательно просматривал объявления. Он все равно не собирался ехать в Петроград. С «Черными воронами» было покончено, да и, кроме того, по совести говоря, жалко было возвращать шесть тысяч. Но, если бы он увидел то объявление, которое обычно печатали девушки, чтобы просигнализировать ему и Ладыге, что все спокойно, он, по крайней мере, точно бы знал, что угрозыск за ним не гонится. Впрочем, и так он не особенно волновался. Во-первых, вряд ли уж так просто размотался клубок с маузером, а во-вторых, никто ведь не знает, что он в Ялте. Мало ли Климовых живет по всем городам России.

Впрочем, черные мысли все-таки возникали. Но он их гнал от себя и прогнал с успехом. Ему казалось, что раз ему удается освободиться от этих мыслей, значит, у него сильная воля. Ему и в голову не приходило, что это, скорее, результат самого обыкновенного легкомыслия.

Так прошла неделя. Он совсем успокоился. Подумывал взять машину и покататься по Южному берегу, посмотреть Ливадию и Алупку, порисоваться еще перед одним шофером. И в это время, если бы петроградцам удалось настоять на своей точке зрения, днем, во время прогулки, или в ресторане, они взяли бы его без всякого труда. Но петроградцы уступили севастопольцам.