Чехов. Книга 4

22
18
20
22
24
26
28
30

Я решил умолчать о том, что бежал из дому и много лет жил у бабушки, которая и занималась моим воспитанием. И что если бы мой отец ушел за хлебом, я бы даже не заметил его отсутствия. Вместо этого произнес:

— Да и Филипп Петрович не любит распространяться о благих делах, которые совершает. Он считает, что о добрых поступках не нужно хвастать.

Серафима удивлённо подняла брови, но не прокомментировала такое наглое враньё. Я же опасливо покосился на потолок, ожидая, что угрозы настоятельницы сбудутся и меня поразит молния. Но к счастью, Искупитель решил отложить мою кару на неопределенный срок.

— Ладно, Павел Филиппович. Раз уж вы сын Филиппа Петровича, так уж и быть. Расскажу. Но без подробностей, — настоятельница подняла к потолку указательный палец, и я заметил на ее губах едва заметную улыбку. — Что вы хотели узнать о Леночке?

— Расскажите про нее, — попросил я, благодаря судьбу за то, что моим отцом был начальник охранки. Никогда бы не думал, что имя отца так мне поможет. И уж тем более не подозревал, что об этом человеке кто-то будет отзываться так хорошо.

— Милая девочка, — ответила Серафима. — Добрая, отзывчивая. Любила шить кукол и младшим деткам дарить. Очень любознательная. Прилежно училась, в самодеятельности выступала. Это у нее от матери, наверное, тяга к сцене. Такой светлый ребенок — редкость в нашем заведении. Ни одного нарекания за все время, пока она была нашей воспитанницей. Очень увлекалась анатомией. Ухаживала за больными животными. То котика хромоногого принесет, но голубя со сломанным крылом. И как только находила таких убогих, ума не приложу. Собиралась стать лекарем в больнице для простых людей. Ей даже характеристики писали для лицея сестер милосердия.

— Да, это все очень на нее похоже, — пробормотал я.

— Знаете, я даже рада за Леночку, — продолжила Серафима. — Добилась своего, исполнила мечту.

— Откуда вы знаете? — вырвалось у меня.

— Нам не так часто удается порадоваться за наших воспитанников. Те, кому повезло устроиться, предпочитают не вспоминать о начале своего жизненного пути. Кто-то даже скрывает, что провел у нас детство. Хотя у нас не принято кнутом воспитывать или запирать в подвале. Мы детей словом добрым учим и иногда розгами, но не часто. А Леночка приходила несколько месяцев назад, — с готовностью пояснила Серафима. — Веселая такая. Вся светиться. Благодарила за воспитание и даже привезла с собой коробку игрушек для малышей. Сказала, что работает сестрой милосердия в лекарне святого Николая. Сообщила, что нашла свое призвание и помогает людям.

— Ага, — пробормотал я. — Вот оно что. В лекарне святого Николая. Очень достойное место.

— Да. Про родителей и родных все расспрашивала. Что мол хочет повидать, да не знает, кто они.

— И вы назвали их имена? — осторожно уточнил я, и Серафима вздохнула:

— Вообще, Павел Филиппович, это запрещено. Но Леночке сложно отказать. Поэтому ради благой цели пришлось нарушить закон. Да и что там скрывать? Все как всегда и как у всех. Отец неизвестен, а мать…

Она прикусила язык и сурово посмотрела на меня:

— Но что-то я заболталась, Павел Филиппович, — строго произнесла она.

— Понимаю, — разочарованно ответил я, пожалев, что не взял с собой Арину Родионовну. Уж у секретаря вышло бы разговорить добрую женщину. Встал с кресла, вынул из кармана бумажник и отсчитал несколько купюр:

— Вот, это вам.

— Что вы? — сурово воззрилась на деньги женщина. — Это взятка что ли? Да как можно?

— Упаси меня Искупитель, — я старательно осенил себя священным знаком, как делал обычно Фома.