Мира выронила револьвер, замычала, повалилась на пол и раскинула руки в стороны. Потом резко прогнулась в спине, заставив позвоночник опасно хрустнуть.
В гостиной лопнуло окно, в стеклах серванта пошли трещины, в прихожей раскололось зеркало. Чашка на столе со звоном раскрошилась и на скатерть вылился невкусный чай.
— Браво, — я несколько раз хлопнул в ладоши, и моя помощница смущенно поклонилась. — Лучшей баньши мне слышать не доводилось. Отправляйся домой.
Призрачная девушка обернулась ко мне, изящно поклонилась и растворилась, возвращаясь на место силы.
Я же подошел к хозяйке квартире и поднял оружие, оценив его вес. Прочитал гравировку на стволе: «От Крестовского Острога Ромской Мире за безупречную работу». И пробормотал:
— Хоть где-то ваши таланты оценили по достоинству.
Прошел в угол, где кучей валялись журналы. Выбрал один из них, довольно потрепанный с датой выпуска двухмесячной давности. На его обложке виднелась надпись «Общение одиноких и нуждающихся». Ниже шла приписка «достойные подданные в поисках спутника и спутницы». Как я и ожидал, в разделе «Господа» нашлись колонки с объявлениями, часть из которых были обведены красным карандашом. В разделе «Дамы» в самом конце был вырван клочок, но в единственной уцелевшей строке угадывалось имя Мира. Наклонившись, я выбрал еще несколько выпусков за четверг и быстро пролистал до дамского раздела. В каждом был вымаран один квадратик с объявлением, оставляя лишь небольшую часть, в которой угадывался текст. Я сложил все, собрав из них первоначальное.
«Явись ко мне мужем, другом, товарищем, не моложе 40 лет, пусть ты бедный, обделенный, оскорбленный несправедливым обвинением, но добрый человек. Осчастливлю, согрею твою жизнь. Готова ждать, слать почтою письма и бандероли. Одинокая, интересная. Жажду идеальной любви. Томлюсь душевным одиночеством. Анонимам не отвечу. Цель — замужество. Тайну переписки гарантирую честным словом». Далее следовало уточнение, что писать стоит на почтовое отделение, с доставкой по адресу.
— Ясно-понятно, — пробормотал я и покосился на охающую женщину, которая пыталась подняться на ноги. Но у нее не получалось и она вновь и вновь падала на пол.
Тотемный пень со странным выражением, походящим на удивление, посмотрел на Миру, а потом перевел свои красные глаза на меня. Будто хотел мне о чем-то сказать. Я потянул на себя нить темной силы, и она звонко отозвалась, словно гитарная струна, которую резко дернули. Немало удивленный, я подошел к Мире и наклонился.
— Госпожа Ромская? — позвал я, наблюдая, как кривится лицо хозяйки квартиры. — Вы ли это?
Женщина до того дергалась, а тут замерла и рывком развернула голову, чтобы встретиться со мной глазами.
— Подите вон из моего дома. Я жандармов позову. Жалобу напишу. Звонить буду…
— Жандармов позову я, — перебил я женщину.
— Жаловаться буду, — как заведенная повторяла Мирская, вращая мутными глазами.
— Вас арестуют. Отвезут в острог и посадят в одну из тех тесных камер, которые вам так знакомы. Если повезёт, займете узкую железную койку. Если нет, то спать будете у стены, прямо на бетонном, покрытом ветошью полу.
— Я почетный работник…
— Вы оболгали порядочного человека. Оклеветали Щукина. Но что куда страшнее, вы пытались стрелять в аристократа, Мира. Хотели убить меня из револьвера.
Женщина прижала пальцы к глазам с такой силой, что суставы побледнели от напряжения. Рот ее раззявился, дыхание вырывалось из легких с хрипом.
— Это не я, — внезапно просипела Мира, стаскивая с себя чалму. — Она все делала. Не я.