— Не успел, — всхлипывал «жених». — Я просто хотел вытащить склянку, как только увидел дырку в кошеле… Но потом подумал, что не выпадет…
Я уже не знала, чем тереть. Призрак приносила какие–то баночки, а я отчаянно пыталась стереть чуть побледневшее пятно. Грязные платки валялись на одеяле и на полу. Это я еще к шее и груди не приступала!
— Вот! — принесли мне старый–старый флакон «Блескус». Призрак протянула его мне, а я попыталась прочитать, что это вообще такое.
— Этим служанка вытирала раковины и унитазы, чтобы блестели, — пожала плечами призрак, пока я с трудом открывала флакон. Крышка, считай, вросла в него.
Осторожно промакнув платочек, я потерла щеку мужа. Все подлезли смотреть, столпившись вокруг спящего.
— Иду — блестит, подхожу блестит, хвать, а это инквизитор! — мрачно заметил Вольпентингер, глядя на меня. Теперь мой муж еще и блестел, как эмалированный чайник из лавки миссис Пуф.
— Блестящая карьера, — заметил Вольпен, пока я пыталась оттереть блеск. — Блестит, пахнет… Ну просто золото, а не мужик!
— Знаешь, это как в сказке про одну девочку. Мне ее тетя читала! — вздохнула я. — Одна девочка заблудилась в лесу и проснулась, а вокруг нее гномики.
— Белоснежка…. — в ужасе переглянулись гномы. И задрожали.
— Сомневаюсь, что наша Белоснежка проснется и будет рада гномам вокруг. Но если мимо будет проезжать принц, мы можем ему подарить нашу белоснежку! — усмехнулся Вольпен.
Я терла, с тревогой глядя на старинные часы. Они пробили уже шесть вечера.
— Который час? — спросил Вольпен, не отрываясь от процессе.
— Шесть вечера, — ответила я, пытаясь вытряхнуть остатки одеколона на платок. Была у меня надежда, что там что–то осталось!
— Жесть вечера? Согласен, — повел носом Вольпентингер, а призрак подала еще один флакон с заскорузлой пробкой.
— Вот, еще нашла в кладовочке, — протянула она старую, с прилипшей пылью полупустую склянку. Название я не смогла разобрать, поскольку кто–то содрал бумажку. Но осталась картинка — счастливая дама с флаконом в руках: «Ваш пол, как новый!».
— Укрепим мужественность, лей! — скомандовал Вольпен, а я плеснула на платочек и попыталась потереть.
— Там пол как новый? Или еще нет? — спросил Вольпен, пока я терла и понимала, что безуспешно.
— Ничего не получается, — устало выдохнула я, беря не глядя платочек, как вдруг…
— Что это?! — спросила я, видя, как стирается краска, оставляя порозовевшую от трения кожу.
— Не знаю, а ты понюхай. Если пахнет ландышем, то это крем мачехи, а если пахнет сиренью, то это штука от моли… А если пахнет свежестью… — перечислял Вольпен, нюхая флаконы на полу.