— О чем нам с ним разговаривать? — я удивленно хлопаю ресницами.
— Понятия не имею. Но если ты ему хоть слово лишнее скажешь, будешь у меня на аминазине до конца жизни сидеть. Поняла?
Что такое аминазин, я уже действительно поняла… Сидеть на нем до конца жизни не хочется. Но когда Акай Аматович будто невзначай начинает меня расспрашивать, я рассказываю ему все, как есть. Без прикрас. Мне плевать, что будет дальше. Я жмурюсь от счастья. Потому что мне, наконец, удалось пройти чуть дальше павильона, аж до самых берез с нежными только-только распустившимися листочками. Они так сладко пахнут… И он тоже пахнет. Я зачем-то беру его лапу, тогда совсем его не боясь, и зарываюсь в нее лицом.
— Что ты делаешь? — спрашивает он довольно ровно.
— Нюхаю, — я тушуюсь, с запозданием сообразив, что веду себя сейчас, наверное, и впрямь, как безумная. Опускаю ресницы, заливаюсь краской стыда. Хочу выпустить его руку, но он не позволяет. Напротив. Задерживает ту в моей ладони.
— И чем же я, по-твоему, пахну?
— Свободой, — едва слышно отвечаю я, и буквально в ту же секунду наш разговор прерывает заведующий.
— Что ты ему сказала, Каргилова?
— Ничего лишнего.
Я покладиста, как никогда. Но вечером мне все же колют аминазин. Видимо, для профилактики. Впрочем, в этот раз я ведь тоже их обманула. Поэтому не обижаюсь.
— Что тебя так развеселило? — интересуется Акай. Я трясу головой, сбрасывая с себя обрывки давних воспоминаний.
— Да так. Вспомнила нашу первую встречу.
— С улыбкой? Это что-то новое.
— Да брось. Сколько лет прошло… Не все ж мне тебя…
— Ненавидеть? — подсказывает Акай. На его лице ни тени улыбки. Ну, вот как наш разговор зашел так далеко?
Остаток дороги молчим. Приземляемся на единственной в городе вертолетной площадке и до клиники едем на машине.
Нашему с Акаем сыну уже пятнадцать лет. Почему уже? Да потому, что ему никто не давал и двух. За все свои богатства и власть Акаю приходится платить высокую цену. Наверное, больше всего в этой жизни он хочет увидеть свое продолжение в ребенке, но… Один сын, рожденный в законном браке Акая, погибает еще в юношестве. Со вторым Акай прерывает общение по собственной воле, когда узнает, что тот тяготеет к женской одежде. Еще несколько беременностей госпожи Темекай заканчиваются выкидышами на разных сроках. В общем, когда беременею я, Акай едва с ума не сходит от счастья. Но и в этот раз его ждет удар. Иногда мне кажется, что болезнь Богдана он переживает даже тяжелее меня, его матери. Или же то, что я больше не смогу родить вовсе.
— Ну, привет, мой хороший…
Богдан хмурится. Он не умеет проявлять чувства. Совсем. Он не любит гостей, громкие звуки и когда его кто-то трогает. Даже я. А уж когда он замечает Акая… Ладно, может, ему действительно не стоило приходить. Богдану отец совершенно не нужен. А Акаю такой ребенок нужен и того меньше. Впрочем, больной сын — отличный способ мной манипулировать. И заставлять меня снова и снова бороться за жизнь, когда на это уже вообще никаких сил не остается.
Акай выходит из палаты первым. Да и я задерживаюсь не надолго. Сегодня у Богдана плохой день… Один из череды многих.