Но умолкаю: нельзя проговориться, что во всем виноват мой больной брат. Ему нужна Эллина забота.
– Я вспомнил, что как-то раз, во время папиного отсутствия, Стив подписал мне разрешение на полет, и захотел рискнуть. Это было идиотское решение, и я сожалею о нем.
– Я сильно обижена на тебя за то, что ты привез его сюда.
Элла исчезает на втором этаже, но я успеваю заметить слезы у нее на глазах. Она пошла звонить Риду. Наверняка сегодня вечером меня ждет разнос, но я заслужил его, порядком облажавшись.
Надо было сказать Себу «нет». Когда он угрожал сделать что-то, то, наверное, имел в виду, что будет бегать голым по коридору, а не убьет себя. Не стоило мне паниковать. Можно было решить это как-то по-другому, и хотя ничего не приходит на ум, я уверен, что были и другие варианты.
Блин! Тяжело быть взрослым.
Глава 25
В среду после школы я нахожу маму на кухне. Она готовит ужин.
– Папа дома?
Еще нет пяти, и я надеюсь, что его рабочий день длится, как у всех обычных людей. Мне нужно попасть в его кабинет. Следуя плану, который я придумала за ланчем, мне необходимо тщательно изучить каждую бумажку на его столе, уповая на то, что удастся найти какую-нибудь компрометирующую информацию.
– Нет, милая. Порежь их, пожалуйста. – Она подталкивает ко мне фрукты.
– Конечно.
Мою руки и потираю пальцем шрам на запястье. В каком-то смысле это даже хорошо, что я не помню, как все случилось. Так я могу жить без гнета плохих воспоминаний, но по-настоящему хорошо станет тогда, когда я помогу своей сестре и сделаю все, чтобы прошлое не повторилось.
– Значит, Дилан поедет на выставку лошадей? На один день?
– Она уезжает завтра после школы и не вернется раньше воскресенья.
Наконец-то! Хоть что-то получается по-моему. У меня есть четыре дня, чтобы собрать доказательства против отца. Я вытираю руки, беру нож и встаю рядом с мамой у столешницы. Тут меня вдруг осеняет, что я на несколько сантиметров выше нее. Раньше я этого не замечала, но видимо, за три года выросла. Я изучаю мамино лицо. Она тоже выросла – в смысле постарела: губы стали тоньше, в уголках глаз скопились морщинки, щеки немного обвисли. Она выглядит уставшей и несчастной.
Я не помню, чтобы она когда-нибудь смеялась до упаду или вела себя легкомысленно. Это и есть взрослая жизнь? Или глубокие морщины у нее на лбу, с которыми даже ботоксу не под силу совладать, – это результат папиного поведения?
В моей голове засел один вопрос, который так и норовит сорваться с языка:
– Ты знаешь, как я сломала руку? – Я поднимаю запястье, отчаянно желая получить ответ.
Мамин взгляд опускается на мой шрам, а потом поднимается на мое лицо. Она растерянно смотрит на меня.